Сигнал к капитуляции - Франсуаза Саган Страница 14

Диана в ванной комнате смывала с лица косметику. Антуан включил проигрыватель и, усевшись возле него на полу, слушал бетховенский концерт. Дверь в ванную была приоткрыта. Диана с улыбкой смотрела на его отражение в зеркале. Антуан всегда садился на пол у проигрывателя, как язычник перед идолом или дикарь у огня. Она сколько раз объясняла, что это стереосистема и звук динамиков на стене идет к середине комнаты, туда, где кровать. Он все равно норовил усесться ближе к проигрывателю, вращение черного диска зачаровывало его. Диана тщательно смыла дневной макияж и снова взялась за кисточку. Она знала свое лицо наизусть и умело прятала морщинки под гримом. Ей было не до того, чтобы дать коже отдохнуть, как советуют дамские журналы. Ее сердце тоже не знало отдыха. На это не было времени. Ей казалось, что только красота поможет удержать Антуана. Поэтому она не берегла ее на будущее. Есть натуры, кстати, самые щедрые, что живут лишь настоящим и отмахиваются от остального. Диана была из их числа.

Все в Антуане напряглось. Слабые звуки, долетавшие из ванной, раздражали его, заглушая скрипки и трубы Бетховена. Вот Диана вскрыла пакетик с косметическими салфетками, вот провела щеткой по волосам. Через пять минут она вернется. Ему придется встать, раздеться и лечь в постель с этой ухоженной женщиной, хозяйкой этой изысканной комнаты. А ему хотелось быть рядом с Люсилью. Люсиль приходила к нему и падала на колченогую кровать из хозяйской меблировки. Люсиль торопливо сбрасывала с себя одежду. Люсиль торопливо исчезала. Она была неуловима, как ветер, быстра, как воровка. Неуловима. Никогда она не будет жить у него. Никогда им не проснуться в одной постели. Она вечно будет лишь мимолетным видением. Да еще сегодняшний вечер он сам испортил. От всех этих мыслей к горлу подкатывал комок, как у ребенка.

Вошла Диана в голубом пеньюаре. Он не шелохнулся. Секунду она стояла на пороге, разглядывая его спину, затылок. От них словно исходит какая-то враждебность. Но не сметь об этом думать. Она устала. Нынче она позволила себе выпить лишнего, что с ней редко случалось. Она была в прекрасном настроении. Ей хотелось просто поболтать с Антуаном, вместе посмеяться. Хотелось, чтобы он рассказал о своем детстве. Хотелось не физической близости, а просто человеческой. Она не представляла, что его-то как раз терзает мысль о предстоящей постельной сцене. Иных желаний он в ней не предполагал. Она подсела рядом на ковер, по-дружески продев руку ему под локоть. В голове у него промелькнуло: «Да-да, сейчас будет исполнено, сию минуту». Обычно он не был таким циничным. Даже в случайных приключениях у него сохранялась капля уважения к любви. Ему всегда требовалось какое-то время, чтобы настроиться, прежде чем обнять женщину.

– Мне так нравится этот концерт, – произнесла Диана.

– И правда, очень красивый, – вежливо отозвался Антуан. Так отвечает человек на пляже, которого выдернули из сладкой дремоты, призывая полюбоваться красотой моря.

– Правда, удачный вышел вечер?

– Да, это было нечто, – ответил он, вытягиваясь с закрытыми глазами на ковре.

Диане подумалось: «Он выглядит таким одиноким и несчастным». А у него в ушах еще звучали только что произнесенные им слова, верней, их злой саркастический тон, которого он не мог себе простить. Диана затихла у его плеча. «Красивая, старая, размалеванная». Откуда это? Может, из Пеписа?

– Тебе было скучно?

Она встала, прошлась по комнате, поправила цветок в вазе, на ходу провела рукой по мебели. Антуан наблюдал за ней из-под прикрытых век. Она любила вещи, эти проклятые вещи. И он был одной из них. Самой роскошной вещью среди прочей роскоши. Мужчина на содержании. Не совсем, конечно. Но он обедал «у ее друзей», спал «в ее квартире», жил «ее жизнью». И он еще смеет осуждать Люсиль! Она-то по крайней мере женщина.

– Почему ты молчишь? Тебе было очень скучно?

Ее голос, ее вопросы. Ее пеньюар. Ее духи. Невыносимо. Нет, это просто невыносимо. Перевернувшись на живот, он уронил голову на руки. Диана опустилась рядом с ним на колени.

– Антуан, Антуан…

В ее голосе было столько нежности и неподдельной печали, что Антуан повернулся к ней. Глаза ее блестели. Секунду они так смотрели друг на друга. Потом он отвел глаза и притянул ее к себе. Она неловко и осторожно улеглась рядом с ним. Как если б была стеклянной и боялась разбиться. Или как при приступе радикулита. Он не любил ее, но в нем проснулось желание.

Шарль отправился в Нью-Йорк один и всего на четыре дня. Люсиль каталась по городу на машине. Она встречала лето. Она узнавала его приближение в каждом запахе, доносимом ветром, в каждом блике Сены. Она предвкушала парижское лето: запах пыли, листвы и земли вскоре повиснет над бульваром Сен-Жермен. Широкие листья каштанов, почти заслонившие розовое небо. Неуместно ярко горящие фонари. Летом их цеховая гордость ущемлена: такие нужные зимой машинам и людям, теперь они стали едва ли не паразитами. Тщетно пытаются они подыскать себе дело. Им негде вклиниться между никак не желающим угасать днем и занимающейся зарею, которой не терпится воцариться на парижском небе.