Взгляни на дом свой, ангел - Томас Вулф Страница 13
Взгляни на дом свой, ангел - Томас Вулф читать онлайн бесплатно
И битюг тяжеловесно поднялся вверх по склону, громоздко свернул в проулок и продолжал продвигаться вперед все той же неторопливой рысцой, пока не почувствовал под огромным кругом правого переднего копыта какую-то крохотную помеху: битюг поглядел вниз и медленно снял копыто с того, что еще совсем недавно было лицом маленького мальчика.
Затем, старательно расставляя ноги как можно шире, он протащил фургон над телом Юджина и остановился. Возница и нянька проснулись одновременно; в доме раздался крик, и из дверей выбежали Элиза и Гант. Перепуганный негр поднял маленького Юджина, который не осознавал, что вдруг вернулся на авансцену, и передал мальчика в могучие руки доктора Макгайра, а тот замысловато его выругал. Толстые чуткие пальцы врача быстро ощупали окровавленное личико и не обнаружили ни одного перелома.
Макгайр коротко кивнул, глядя на их полные отчаяния лица.
— Ничего, он еще станет членом конгресса, — сказал он. — Судьба одарила вас невезеньем и твердыми лбами, У. О.
— Черт бы тебя побрал, черномазый мошенник! — закричал Гант, с невыразимым облегчением набрасываясь на возницу. — Я тебя за это упрячу в тюрьму!
Он просунул длинные ручищи сквозь решетку и принялся душить негра, который бормотал молитвы, не понимая, что с ним происходит, — он видел только, что оказался центром дикого смятения.
Нянька, хлюпая носом, убежала в дом.
— Это не так плохо, как выглядит, — заметил Макгайр, укладывая героя на диван. — Принесите теплой воды, пожалуйста.
Тем не менее потребовалось два часа, чтобы привести Юджина в чувство. Все очень хвалили лошадь.
— У нее куда больше соображения, чем у этого черномазого, — сказал Гант, лизнув большой палец.
Но Элиза в глубине души знала, что все это было частью плана Вещих Сестер. Внутренности были сплетены и прочитаны давным-давно, и хрупкий череп, хранитель жизни, который мог быть раздавлен так же легко, как человек разбивает яйцо, остался цел. Но Юджин в течение многих лет носил на лице метку кентавра, хотя увидеть ее можно было только, когда свет падал на нее определенным образом.
Став старше, Юджин иногда гадал, вышли ли Хильярды из своего горнего обиталища, когда он так кощунственно нарушил порядки господского дома. Он никого не спрашивал, но думал, что они не вышли: он представлял себе, как в лучшем случае они величественно стояли у спущенных штор, не зная точно, что произошло, но чувствуя, что это — что-то неприятное, окропленное кровью.
Вскоре после этого случая мистер Хильярд поставил у границы своих владений доску с надписью: «Посторонним вход запрещен».
Люк поправился после того, как несколько недель проклинал почем зря доктора, сиделку и всех родных, — это был очень упорный тиф.
Гант был теперь главой многочисленного семейства, которое ступенями поднималось от младенчества к юноше Стиву — ему исполнилось восемнадцать лет — и почти взрослой девушке Дейзи. Ей было семнадцать, и она училась в школе последний год. Она была робкой и впечатлительной, занималась прилежно и усидчиво — все учителя считали ее самой лучшей своей ученицей. В ней почти не было собственного огня и сопротивляемости; она послушно воспринимала все наставления и возвращала то, что получала. Она играла на рояле, не питая к музыке особой любви, но с прелестным четким туше воспроизводила написанное композитором. И она упражнялась часами.
С другой стороны, было очевидно, что Стива образование не влечет. Когда ему было четырнадцать, директор школы вызвал его в свой маленький кабинет, чтобы высечь за постоянные прогулы и дерзость. Но Стиву не была свойственна покорность — он выхватил розгу из рук директора, переломил ее, изо всей мочи стукнул директора в глаз и, торжествуя, спрыгнул с третьего этажа на землю.
Это был один из лучших поступков в его жизни — в других отношениях он вел себя гораздо хуже. Уже давно — когда он начал прогуливать школу, и после того, как его исключили, и по мере того, как он быстро ожесточался в порочности, — антагонизм между ним и Гантом перешел в открытую и горькую вражду. Возможно, Гант узнавал в большинстве пороков сына свои собственные пороки, однако в Стиве не было того качества, которое искупало их в Ганте: вместо сердца у него был кусок застывшего топленого сала.
Из всех детей Ганта ему приходилось хуже всего. С раннего детства он был свидетелем самых диких дебошей отца. И он ничего не забыл. Кроме того, он, как старший, был предоставлен самому себе — все внимание Элизы сосредоточивалось на младших детях. Она кормила грудью Юджина еще долго после того, как Стив отнес свои первые два доллара дамам Орлиного тупика.
Внутренне он очень обижался на брань, которой осыпал его Гант; он не был совсем слеп к своим недостаткам, но оттого, что его называли «праздношатающимся бродягой», «никчемным дегенератом» и «завсегдатаем бильярдных», его хвастливая и дерзкая манера держаться становилась только еще более вызывающей. Одетый с дешевым франтовством — желтые штиблеты, полосатые брюки режущей расцветки и широкополая соломенная шляпа с пестрой лентой — он нелепой раскачивающейся походкой прогуливался по улицам с мучительно самоуверенной улыбкой на губах и заискивающе здоровался со всеми, кто его замечал. А если ему кланялся состоятельный человек, его израненное, раздутое тщеславие жадно хваталось за эту кроху, и дома он жалко хвастал:
— Малыша Стиви все знают! Его уважают все стоящие люди в городе, вот как! У всех найдется доброе слово для Малыша Стиви, кроме его родни. Знаете, что мне сегодня сказал Дж. Т. Коллинз?
— Что сказал? А кто это? Кто это? — смешно зачастила Элиза, отрываясь от чулка, который она штопала.
— Дж. Т. Коллинз — вот кто! Он стоит всего только двести тысяч долларов. «Стив, — сказал он. Вот прямо так. — Да будь у меня твоя голова…»
И он продолжал с угрюмым удовлетворением живописать картину своего будущего успеха, когда все те, кто пренебрегает им теперь, восторженно стекутся под его знамя.
— Да-да! — говорил он. — Они все тогда будут счастливы пожать руку Малыша Стиви.
Когда его исключили из школы, Гант в ярости жестоко избил его. Этого Стив не забыл. В конце концов ему было сказано, что он должен сам себя содержать, и он начал подрабатывать, то продавая содовую воду, то разнося утренние газеты. Как-то раз он отправился посмотреть свет с приятелем — Гусом Моди, сыном литейщика. Чумазые после путешествия в товарных вагонах, они слезли с поезда в Ноксвилле в Теннесси, истратили все свои небольшие деньги на еду и в публичном доме и вернулись домой через два дня, угольно-черные, но чрезвычайно гордые своими приключениями.
— Хоть присягнуть! — ворчала Элиза. — Просто не знаю, что выйдет из этого мальчишки.
Таков был трагический недостаток ее характера — всегда с опозданием осознавать самое существенное: она задумчиво поджимала губы, отвлекалась — а потом плакала, когда беда приходила. Она всегда выжидала. Кроме того, в глубине души она любила старшего сына не то чтобы больше остальных, но совсем по-другому. Его бойкая хвастливость и жалкая заносчивость нравились ей, она усматривала в них доказательство его «умения жить» и часто приводила в ярость своих прилежных дочерей, одобрительно отзываясь об этих качествах. Глядя, например, на исписанный им листок, она говорила:
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Comments