Пьеретта - Оноре де Бальзак Страница 12

— Поздновато же вы о ней вспомнили, — иронически заметила г-жа Тифен, восседавшая на софе у камина.

За картами, во время сдачи, г-жа Гарслан, понизив голос, вкратце напомнила историю наследства старика Офре. Нотариус разъяснил жульнические проделки трактирщика.

— Где же она, бедняжка, теперь живет? — вежливо осведомился председатель суда Тифен.

— В Бретани, — отвечал Рогрон.

— Но Бретань велика, — заметил королевский прокурор г-н Лесур.

— Лоррены, ее дед и бабушка, нам писали. Когда эго было, милая? — спросил Рогрон.

Сильвия, с увлечением расспрашивавшая г-жу Гарслан, где она брала материю на платье, неосторожно сказала:

— Перед тем, как мы продали лавку.

— И вы только три дня тому назад ответили? — воскликнул нотариус.

Лицо Сильвии запылало, как уголь в камине.

— Мы написали в дом призрения Сен-Жак, — продолжал Рогрон.

— Такая богадельня действительно существует, — заметил судья, бывший прежде заместителем судьи в Нанте, — но девочка там находиться не может, — ведь туда принимают только людей старше шестидесяти лет!

— Она живет при своей бабушке, — сказал Рогрон.

— У нее было маленькое состояние, восемь тысяч франков, которое ваш отец у нее… Гм… ваш дед ей оставил, — сказал нотариус, умышленно обмолвившись.

— А! — с тупым видом протянул Рогрон, не поняв этой язвительной насмешки.

— Вы, стало быть, ничего не знаете о том, как и на какие средства живет ваша двоюродная сестра? — осведомился председатель суда.

— Если бы господин Рогрон знал об этом, он не оставлял бы ее в таком учреждении, как приют для престарелых, — сурово возразил судья. — Я припоминаю теперь, что при мне в Нанте продавался с торгов дом, принадлежавший господину и госпоже Лоррен, а закладная мадемуазель Лоррен потеряла при этом свою силу. Я был тогда комиссаром конкурсного управления.

Нотариус заговорил о полковнике Лоррене: будь тот жив, он бы крайне удивился, узнав, что дочь его находится в убежище, подобном Сен-Жаку. Рогроны ушли домой, решив, что свет очень зол. Сильвия поняла, как мало успеха имел ее шаг: он лишь уронил ее в глазах высшего общества Провена, доступ туда был для нее окончательно закрыт. С тех пор Рогроны уже не скрывали больше своей ненависти к виднейшим буржуазным семьям Провена и их сторонникам. Рогрон стал повторять сестре все, что напевали ему в уши либералы — полковник Гуро и стряпчий Винэ — относительно Тифенов, Гене, Гарсланов, Гепенов и Жюльяров.

— Послушай, Сильвия, не понимаю, с чего бы госпоже Тифен так сторониться купечества улицы Сен-Дени; родством с такими людьми ей бы только гордиться! Ведь ее мать, госпожа Роген, — кузина Гильомов, владельцев «Кошки, играющей в мяч», — они передали потом лавку своему зятю Жозефу Леба. А отец ее — тот самый нотариус Роген, который обанкротился в тысяча восемьсот девятнадцатом году и разорил торговый дом Бирото. Стало быть, богатство госпожи Тифен — краденое: хороша госпожа Роген, жена нотариуса, которая предоставляет мужу злостно обанкротиться, а сама выходит сухой из воды. Славно, нечего сказать!.. А! Понимаю: она сбыла дочь замуж в провинцию из-за своих шашней с банкиром дю Тийе. И эти люди смеют еще задирать нос! Но… все они таковы!

С того дня как Дени Рогрон и сестра его начали поносить «шайку», они, сами того не подозревая, стали персонами и были на пути к тому, чтобы собрать вокруг себя общество: их гостиной суждено было стать центром сил, искавших для себя поле деятельности. Бывший галантерейщик приобрел некое историческое и политическое значение, ибо он, все так же сам того не подозревая, объединил и укрепил рассеянные до тех пор либеральные элементы Провена. Вот как это случилось. За первыми попытками Рогронов проникнуть в провенское общество с живейшим интересом следили полковник Гуро и стряпчий Винэ, которых сблизила общность убеждений и то, что все их сторонились Оба они держались одинаковых патриотических взглядов и по одним и тем же соображениям: каждому из них хотелось выдвинуться. Однако, если они и жаждали стать командирами, войска у них не было. Либеральную партию Провена составляли: старый солдат-инвалид, который содержал кофейню, трактирщик, нотариус Курнан — соперник Офре, доктор Неро — конкурент г-на Мартене; несколько лиц, живущих на свои доходы; рассеянные по округу фермеры и владельцы земель, приобретенных из национального имущества. Полковник и стряпчий воспользовались враждебностью Рогронов к провенской аристократии, радуясь возможности привлечь на свою сторону глупца, который послужит источником средств для их махинаций, подпишет любую бумагу и в случае надобности станет козлом отпущения, да и дом свой предоставит их сторонникам в качестве своего рода ратуши. Совместная подписка на газету «Конститюсьонель» уже создавала некоторую связь между полковником, стряпчим и Рогроном, и полковнику Гуро нетрудно было обратить бывшего галантерейщика в либерала, хотя Рогрон мало смыслил в политике и, если при Нем говорили о дерзком предприятии сержанта Мерсье, думал, что речь идет о каком-нибудь торговом предприятии. Предстоящий приезд Пьеретты заставил поторопиться с осуществлением корыстных замыслов, взлелеянных в расчете на невежество и тупость холостяка и старой девы. Когда полковник увидал, что рухнули все надежды Сильвии проникнуть в общество Тифенов, у него зародилась тайная мысль. Старые вояки так насмотрелись разных ужасов в разных странах, на стольких полях сражений видели столько обнаженных, изуродованных трупов, что никакая физиономия их уже не испугает. Гуро нацелился на состояние старой девы. Полковник — приземистый толстяк — носил огромные серьги в ушах, и без того уж украшенных целыми кустами волос. Торчащие в стороны бакенбарды, или плавники, как они назывались в 1799 году, уже начинали у него седеть. Благодушная, толстая, красная физиономия была словно выдублена, как у всех, кто уцелел после Березины. Большой живот был резко выпячен — особенность, отличающая старых кавалерийских офицеров: Гуро командовал вторым гусарским. Под его седыми усами прятался рот, огромный, точно кисет для табака, если позволительно прибегнуть к такому солдатскому сравнению, единственно могущему дать понятие об этой прорве: Гуро не ел, а пожирал! Нос его был изуродован ударом сабли. Голос приобрел поэтому характерный для монахов глухой и гнусавый звук. Его маленькие, короткие и широкие руки были как раз такие, о которых женщины говорят обычно: «Руки у вас, как у заправского негодяя!» При дородном туловище ноги его казались тощими. В этом грузном, но проворном теле обретался проницательный ум, огромный запас жизненного опыта, прикрытый кажущейся бесшабашностью вояки, и полное пренебрежение к светским условностям. У полковника Гуро был офицерский крест Почетного легиона и две тысячи четыреста франков пенсии, так что все его средства сводились к трем тысячам франков в год.

У стряпчего, долговязого и тощего, либеральными убеждениями заменялись все таланты, а единственным достоянием были довольно скудные доходы от адвокатской практики. В Провене стряпчие сами выступают на суде. Но суд не очень-то благосклонно выслушивал мэтра Винэ из-за его политических взглядов. И потому даже самые либеральные фермеры предпочитали обращаться со своими тяжбами к другому адвокату, пользовавшемуся большим доверием суда. Говорили, что Винэ соблазнил в окрестностях Куломье богатую девушку и родители ее вынуждены были согласиться на их брак. Жена его происходила из старинного дворянского рода в Бри, из семьи Шаржбефов, родоначальник которой был оруженосцем и прославился каким-то подвигом, совершенным во время египетского похода Людовика Святого. Дочь навлекла на себя немилость родителей своим замужеством, и они собирались, как то было известно Винэ, оставить все свое состояние старшему сыну, с тем чтобы он впоследствии передал часть наследства детям сестры. Так сорвалась первая честолюбивая попытка этого человека.