Илиада - Гомер Страница 12

С криком пронзительным стал нападать он. Ахейцы и сами

Негодовали в душе и ужасно царем возмущались.

Тот же орал, обращаясь к Атриду с заносчивой речью:

«Чем ты опять недоволен, Атрид, и чего ты желаешь?

Меди полна твоя ставка, и множество в ставке прекрасных

Женщин, — отборнейших пленниц, которых тебе мы, ахейцы,

Первому выбрать даем, когда города разоряем.

Золота ль хочешь еще, чтоб его кто-нибудь из троянских

Конников вынес тебе для выкупа сына, который

Связанным был бы иль мной приведен, иль другим из ахейцев?

Хочешь ли женщины новой, чтоб с ней наслаждаться любовью,

Чтоб и ее для себя удержать? Подходящее ль дело,

Чтоб предводитель ахейских сынов вовлекал их в несчастье?

Слабые, жалкие трусы! Ахеянки вы, не ахейцы!

Едем обратно домой на судах! А ему предоставим

Здесь же добычу свою переваривать. Пусть он увидит,

Есть ли какая-нибудь и от нас ему помощь, иль нету.

Вот он теперь оскорбил Ахиллеса, который гораздо

Лучше его, и присвоил добычу, и ею владеет.

Желчи немного в груди Ахиллеса, он слишком уступчив!

Иначе ты никого, Атрид, обижать уж не смог бы!»

Так говорил, оскорбляя Атрида, владыку народов,

Буйный Ферсит. Но внезапно к нему Одиссей устремился,

Гневно его оглядел, и голосом крикнул суровым:

«Глупый болтун ты, Ферсит, хоть и громко кричишь на собраньях!

Смолкни, не смей здесь один нападать на царей скиптроносных!

Смертного, хуже тебя, полагаю я, нет человека

Между ахейцев, пришедших сюда с сыновьями Атрея!

Брось-ка ты лучше трепать языком про царей на собраньях,

Их поносить всенародно и день сторожить возвращенья!

Знает ли кто достоверно, как дальше дела обернутся,

Счастливо, нет ли домой мы, ахейцев сыны, возвратимся?

Здесь ты сидишь и владыку народов, Атреева сына,

Злобно поносишь за то, что герои-данайцы Атриду

Слишком уж много дают. За это его ты бесчестишь?

Но говорю я тебе, и слова мои сбудутся точно:

Если увижу еще раз, что снова дуришь ты, как нынче, —

Пусть на себе головы одиссеевой плечи не держат,

Пусть я от этого дня не зовуся отцом Телемаха,

Если, схвативши тебя, не сорву с тебя милой одежды,

Плащ и хитон твой и даже, что срам у тебя прикрывает,

А самого не отправлю в слезах к кораблям нашим быстрым,

Выгнав с собранья народного вон и позорно избивши!»

Молвил и скиптром его по спине и плечам он ударил.

Сжался Ферсит, по щекам покатились обильные слезы;

Вздулся кровавый синяк полосой на спине от удара

Скиптра его золотого. И сел он на место в испуге,

Скорчась от боли и, тупо смотря, утирал себе слезы.

Весело все рассмеялись над ним, хоть и были печальны.

Так не один говорил, поглядев на сидящего рядом:

«Право, хоть тысячи доблестных дел Одиссей совершает,

Первый давая хороший совет иль на бой побуждая,

Нынче однако он подвиг свершил изо всех величайший:

Нынче бранчивого он крикуна обуздал красноречье!

Впредь уж наверно навек подстрекать перестанет Ферсита

Дерзкое сердце его на царей оскорбления сыпать!»

Так говорили в толпе. Одиссей, городов разрушитель,

С скиптром в руках поднялся. Совоокая рядом Афина,

Вестника образ принявши, народ призывала к молчанью,

Чтобы и в близких рядах, и в далеких ахейские мужи

Слышали речи его и обдумать могли бы советы.

Добрых намерений полный, взял слово и стал говорить он:

«Царь Агамемнон! Тебе, о владыка, готовят ахейцы

Страшный позор перед всеми людьми, обреченными смерти.

Слово исполнить свое не желают, которое дали,

Конепитательный Аргос для этой войны покидая:

Лишь Илион крепкостенный разрушив, домой воротиться.

Как несмышленые дети, как вдовы, они об одном лишь

Шепчутся горестно, — как бы домой поскорее вернуться.

Трудно, конечно, трудами пресытясь, домой не стремиться;

Даже кто месяц один без жены остается, с досадой

Смотрит на многоскамейный корабль снаряженный, который

Зимние бури и моря волнение в пристани держат.

Нам же девятый уж год исполняется круговоротный,

Как пребываем мы здесь. Не могу обвинять я ахейцев,

Что близ судов крутобоких горюют они. Но позорно

Ждать нам и здесь без конца и домой без победы вернуться.

Нет, потерпите, друзья, подождите немного, чтоб знать нам,

Верно ль гадатель Калхас нам предсказывал, или неверно.

Твердо мы помним его прорицанье, — свидетели все вы, —

Все, кто еще не настигнут свирепыми Керами смерти.

Вскорости после того, как ахейцев суда собираться

Стали в Авлиде, готовя погибель Приаму и Трое,

Мы, окружая родник, на святых алтарях приносили

Вечным богам гекатомбы отборные возле платана,

Из-под которого светлой струею вода вытекала.

Знаменье тут нам явилось великое: с красной спиною

Змей ужасающий, на свет самим изведенный Зевесом,

Из-под алтарных камней появившись, пополз по платану.

Там находились птенцы воробья, несмышленые пташки,

На высочайшем суку, в зеленеющих скрытые листьях,

Восемь числом, а девятая мать, что птенцов породила.

Жалко пищавших птенцов одного за другим поглотил он,

Мать вкруг дракона металась, о милых печалуясь детях.

Вверх он взвился и схватил за крыло горевавшую птичку.

После того, как пожрал он птенцов воробьиных и мать их,

Сделало смысл появленья его божество очевидным:

Сын хитроумного Крона тотчас превратил его в камень.

Все мы, в безмолвии стоя, дивились тому, что случилось:

Вышло на свет ведь при жертве ужасное чудище божье.

Тотчас тогда, прорицая, Калхас обратился к ахейцам:

«Длинноволосых ахейцев сыны, отчего вы молчите?

Знаменьем этим событье являет нам Зевс промыслитель, —

Позднее, с поздним концом, но которого слава не сгинет.

Так же, как этот сожрал и птенцов воробьиных, и мать их, —

Восемь числом, а девятую мать, что птенцов породила, —

Столько же будут годов воевать и ахейцы под Троей,

Широкоуличный город однако возьмут на десятом».

Так говорил он тогда. И теперь исполняется это.

Что ж, остаемся, ахейцы красивопоножные? Будем