Король без трона. Кадеты империатрицы - Морис Монтегю Страница 99

Тем временем Наполеон по пути на Вену следил недоброжелательным оком за последними «кадетами императрицы». Их маленькая группа увеличилась прибывшим графом де Тэ. Едва оправившись от страшных ран, граф поспешил вернуться в строй, так как жаждал смерти.

— Что с ним делать? — спросил Бертье.

— Присоединить к прочим! — сказал Наполеон, пожимая плечами. — Всех их гуртом в один мешок, а мешок — в огонь!

Император был не в духе. Австрийцы причиняли ему массу хлопот, а кроме того, он начинал чувствовать вокруг себя веяние измены и отчуждения. Да и слишком много развелось у него братьев-королей и принцев, а маршалы забрали слишком большую власть; все это стесняло и связывало свободу его действий. Правда все эти лица были ему же обязаны своим высоким положением, но успели уже позабыть об этом.

Ланн был убит в битве под Эссингом, и его штаб оказался не у дел. Савари по приказу свыше прикомандировал «кадетов императрицы» к своим. Кадеты были крайне польщены; в своем заблуждении они приписывали этот лестный перевод выгодному впечатлению, произведенному на императора их храбростью. Многие завидовали им, роптали, упрекали императора в пристрастии к аристократам. Ни одно из заинтересованных лиц не догадалось, что это высокое отличие несет за собой смертный приговор.

Первый жребий пал на графа де Новара. Он был очень далек от каких бы то ни было мрачных предчувствий. Последняя кампания была замечательно прибыльной для него; он загребал золото чуть не лопатами. Его чутье на денежные тайники сделалось прямо-таки легендарным. Конечно, далеко не все одобряли образ его действий, но малейший намек на порицание страшно бесил Новара и приводил в ярость.

— Скажите пожалуйста! — восклицал он. — Убивать людей, сжигать чуть не дотла целые города, забирать на войсковые надобности провиант, лошадей и экипажи — это можно? Пользоваться под угрозой смерти услугами неприятеля в качестве проводника или шпиона — тоже можно? А пользоваться неприятельскими деньгами вдруг почему-то нельзя? Э, полноте, пожалуйста!.. По-моему, это уж слишком большие тонкости! Война так уж война! Или все, или ничего! Находятся такие, которые считают более порядочным насиловать десятилетних девочек… Это, конечно, очень возвышенные души, и моя низкая душонка, конечно, им и в подметки не годится. Ну и пусть так, а я все-таки очень дорожу ею и постараюсь удержать ее в теле как можно дольше, потому что только теперь начинаю входить во вкус жизни и дорожить ею.

Увы, этот беспринципный офицер, сам того не зная, был уже обречен на смерть, хотя и был совсем неповинен в тяготевшем на нем обвинении.

Его последний час пробил 6 июля, во второй день Ваграмского сражения. Австрийская кавалерия теснила дивизию Буде. Последняя растерялась и, вместо того чтобы постараться сплотиться и искать поддержки и защиты батарей, расположенных на острове Лобау, стала беспорядочно отступать, оттесняя и внося беспорядок и смуту в дивизии, расположенные позади. Этот случай вызвал сильнейшее смущение во всем корпусе Массены.

Император тотчас же понял грозящую опасность и созвал своих адъютантов. Все они выстроились в ряд, позади него, без различия рангов. Первым ординарцем стоял Ваттевиль, вторым Сен-Марс, третьим граф де Новар. Первым двоим император повелел добраться до дивизии Буде кратчайшим путем. Само собой разумеется, что он был безопасен. Офицеры тотчас же поскакали в указанном направлении. Тогда Наполеон кратко и сухо обратился к Новару с тем же приказанием: довести до сведения генерала Буде необходимость искать защиты на острове. Но графу де Новару император указал взять дальний, окольный путь. Новар взглянул по указанному ему направлению и, несмотря на свою храбрость, невольно поморщился.

В летнее время во время сражений зачастую случалось, что загорался хлеб на корню от пушечных и ружейных выстрелов. Особенно часто это наблюдалось во время Ваграмского сражения.

Уже целый месяц стояла страшная жара. Войска расположились на обширных полях, хлеб был еще не убран, загорался от малейшей искры и стремительно заливал потоками огня огромные площади, тем более что пожары сопровождались сильным ветром.

Когда какой-нибудь отряд видел приближение ужасного бича — пламени, он быстро поворачивал и спасался от него во весь карьер, стараясь доскакать до голого, выжженного уже места. Но раненые и увечные так и погибали в пламени. Та же участь постигала и владельцев пугливых лошадей. Лошади, пугаясь пламени, а главное — ощущая боль в ногах от сильных ожогов, приходили в неистовство, начинали метаться из стороны в сторону, обжигали себе ноги до кости и тяжело падали в огонь, увлекая с собой и своего всадника, бесследно исчезавшего в целом море огня.

Вот тот путь, который Наполеон указал Новару и перед перспективой которого последний сильно поморщился.

— Ну-с, в чем же дело? — спросил его Наполеон. — Можно подумать, что вы испугались.

Новар вздрогнул.

— Действительно, — ответил он, — этот хлебный огонь пугает меня сильнее пушечного. Что поделаешь: привык к последнему. Но это все равно. Авось бог вынесет!

И он горделиво кинулся в пламя, с полным сознанием, что идет на верную смерть. Однако он чувствовал на себе взоры всего штаба; все видели, как он кинулся в пламенные волны, как его конь взвился на дыбы и отказывался идти дальше, все видели, как Новар сильно врезал шпоры в бока своего коня и как тот, точно так же, как и его хозяин, подчинился неизбежности и ринулся дальше, а потом… потом все скрылось из глаз: и всадник и конь. Глазам зрителей представлялась лишь необъятная пелена бушующего пламени.