Вице-канцлер Третьего рейха. Воспоминания политического деятеля гитлеровской Германии. 1933-1947 - Франц фон Папен Страница 99

Одним из самых тревожных аспектов нашей внешней политики являлись прогрессивно ухудшавшиеся отношения с Австрией.

В своем месте я посвящу целую главу этой проблеме, но в тот момент грядущие события уже начинали отбрасывать свои тени. Министром, ответственным за этот вопрос, был опять-таки Нейрат, человек умеренных взглядов, отнюдь не фанатик. В личных делах он привык отстаивать свои мнения не более настойчиво, чем это принято среди разумных, цивилизованных людей. Однако подобная манера была неприменима в отношениях с Гитлером – в особенности в случае с Австрией, его родиной, где имелось сильное национал-социалистическое движение. Разумные аргументы не действовали в вопросе, к которому тот подходил с чисто эмоциональных позиций.

Приход Гитлера к власти послужил для нацистской партии в Австрии огромным стимулом. Для координации их работы с деятельностью германских нацистов – своего рода инспектирования австрийской партии – Гитлер назначил человека по фамилии Хабихт, имевшего свою штаб-квартиру в Мюнхене. Его контора отвечала за отдачу приказов и планирование подрывной кампании, направленной на захват власти в Австрии нацистами. Федеральный канцлер Дольфус противопоставил их методам запрет партии и ее мероприятий. Гитлер отреагировал на это введением ограничения поездок граждан Германии в Австрию без внесения таможенного залога в тысячу марок, погубив тем самым туристический бизнес нашего маленького южного соседа и существенно навредив его экономике. Несмотря на то что Нейрату едва ли могли нравиться мои постоянные замечания и советы, я использовал каждый удобный случай для внесения в правительство протестов по поводу столь недопустимого вмешательства во внутренние дела соседнего дружественного государства. Я был твердо настроен против ограничения путешествий и против методов, применявшихся Хабихтом. Мои усилия убедить Гитлера в том, что эти меры могут вызвать крайне нежелательную реакцию иностранного общественного мнения, могли бы быть эффективными только в случае угрозы Нейрата уйти в отставку из-за разногласий по этому вопросу. Ничего подобного он предпринимать не собирался.

10 сентября австрийцы готовились отпраздновать 350-ю годовщину ^[124] своего избавления от турок. Я предложил Гитлеру отправить меня на празднества в Вену в качестве специального посланца Германии в знак наших дружественных намерений и желания восстановить нормальные отношения. Кабинет продемонстрировал очень мало интереса к этому предложению, и, ввиду отрицательного отношения к этой идее австрийских нацистов, из нее ничего не вышло. Однако 10 сентября на массовом митинге в берлинском Дворце спорта я имел возможность высказать свое сожаление по поводу близорукости правительства, отказавшегося от этого дружественного жеста.

В сентябре 1933 года австрийские социал-демократы произвели неудавшееся покушение на жизнь своего канцлера доктора Дольфуса. Некоторые из моих друзей и я сам решили попытаться уговорить Гитлера направить канцлеру поздравительное послание по случаю его спасения. В результате незаконных действий нацистской партии и многочисленных санкций, наложенных Германией, отношения между двумя странами были тогда в низшей точке. Мы чувствовали, что подобная телеграмма снизит напряженность и укрепит позиции Дольфуса, и хотели подсластить для Гитлера эту пилюлю, подчеркивая необходимость образования единого фронта против левых сил. К тому же Нейрат, министр иностранных дел, находился тогда на отдыхе и не мог по обыкновению возражать против того, что он считал посторонним вмешательством в сферу его исключительно личного ведения.

Надеясь получить дополнительную поддержку, я связался с Бломбергом, который немедленно согласился с предложением и сказал, что будет готов отправиться вместе со мной к Гитлеру. Когда мы позвонили в Берхтесгаден, Гитлер сказал, что его программа на сегодня заполнена, но он сможет принять нас завтра в Штутгарте, где он собирался присутствовать на национальных спортивных соревнованиях. Поэтому на следующий день я вылетел в Штутгарт с Чиршки, Бломбергом и его адъютантом. Посреди атмосферы общего праздника было, казалось, мало надежды отвлечь Гитлера в сторону. К тому же в ситуации, когда он был окружен лидерами партии, случай казался не особенно благоприятным. Однако время поджимало, а он собирался еще принимать приветствия от участников нескончаемого парада, поэтому мы попросили его найти время для приватной беседы. В конце концов он согласился, и мы поехали в одно из предместий, Унтертюркхайм. Нейрат, который проводил отпуск в поместье неподалеку от города, тоже оказался на соревнованиях и по требованию Гитлера поехал с нами.

Бломберг и я изложили Гитлеру наш план, и он его одобрил. Он уже собирался продиктовать телеграмму Дольфусу, когда неожиданно вспомнил про министра иностранных дел. «Герр фон Нейрат, – сказал он, – вы до сих пор не высказались. Каково ваше мнение?» Нейрат сказал, что впервые слышит об этом предложении. Он одобряет любую попытку улучшения отношений с Австрией. Потом добавил: «Вам не следует забывать, герр рейхсканцлер, что это окажется ударом в спину австрийской партии». Гитлер стал как вкопанный. Потом со злобным видом повернулся ко мне и Бломбергу и сказал: «Господа, министр иностранных дел совершенно прав. Вы и сами должны были бы об этом подумать». Спорить с ним было невозможно. Он встал и в ярости покинул комнату.

В наших отношениях с Францией важное место занимала проблема территории Саара. Учитывая мои тесные семейные связи с этой областью, Гитлер назначил меня рейхскомиссаром по делам Саара. Это делало меня наконец независимым от коллег-министров и давало возможность снова заняться моим излюбленным вопросом франко-германских отношений. Первой заботой было положить конец сомнительной и приводящей к затруднениям деятельности в этой районе нацистской партии. Партия центра была здесь крупнейшей, социалисты также имели сильную поддержку, а коммунисты были слабы. Подобно всем остальным партиям, нацисты имели полную свободу действий. Однако их местный гаулейтер даже не пытался следовать негласному соглашению всех остальных партий – не делать политической проблемы из предстоявшего на этой территории в 1935 году референдума. Под аккомпанемент их обычных угроз и давления нацисты занимались обеспечением желательного результата голосования. У меня никогда не возникало сомнений в его будущем исходе, и потому я стремился любой ценой избежать обвинений в том, что голоса, поданные за возвращение области Германии, были получены в результате нацистской тактики террора. Поэтому я убедил Гитлера отозвать гаулейтера и приостановить в Сааре активную деятельность партии до января 1935 года.

Кроме того, для меня было ясно, что нам необходимо достичь с Францией какого-то соглашения, которое позволило бы ей психологически легче перенести поражение в плебисците и решило будущее территории на основе обоюдных интересов. Я предложил либо заключить на этот счет соглашение, которое сделало бы референдум излишним, либо провести голосование незамедлительно. Но на набережной Кэд'Орсе ^[125], кажется, даже не подозревали о настроениях жителей Саара и надеялись, что они или проголосуют за присоединение к Франции, или согласятся на продление статуса автономной территории под международным управлением. Мои предложения были в резкой форме отвергнуты. В январе 1934 года во время визита мистера Идена в Берлин я попытался заинтересовать его своим планом как надежным средством избежать обострения франко-германских отношений, которое произойдет в результате голосования подавляющего большинства саарцев в пользу Германии. Мои старания убедить его ходатайствовать перед французским министерством иностранных дел вызвали довольно наивный ответ в том смысле, что британское правительство не имеет влияния на саарские дела, целиком находящиеся под эгидой Лиги Наций. Когда референдум был проведен, только 4 процента населения проголосовало за Францию. Мне по-прежнему кажется, что было бы выгоднее заранее прийти к полюбовному соглашению.