Франклин Рузвельт. Человек и политик - Джеймс Макгрегор Бернс Страница 98

— Ой, мама, глядите! Это же Рузвельт!

Это свидетельствовало, по мнению Рейли, о том, что служба безопасности справлялась со своей задачей обеспечить внезапность посещения.

Никто не отзывался о поездке с большим удовлетворением, чем сам президент. Сначала он поделился впечатлениями с прессой, затем в беседе у камелька. Покинув Твин-Ситиз, рассказывал Рузвельт, кортеж направился прямо к тому месту, которое называется Пенд-Орил, в Айдахо.

— Там большое озеро. Это и Кёр д'Ален — два крупнейших озера в северном Айдахо. И поскольку мы пытались, как вы знаете, рассредоточить объекты ВМФ, которые скопились на Восточном и Западном побережьях, то эта тренировочная база флота перенесена внутрь страны. Они вступили в строй за пять дней до моего приезда и уже обучали тысячу призывников, которые прибывают на базу по две-три тысячи в день... Затем мы отправились в окрестности Такомы — в форт Льюис, одну из наших главных баз на Западном побережье. Мы осмотрели базу, бывшую раньше, насколько я знаю, сравнительно небольшой, но теперь там дислоцируется в четыре-пять раз больше войск... Оттуда мы поехали к флотскому затону в Бремертоне и увидели поврежденные корабли и раненых моряков...

Президент и его сопровождение воспользовались паромом, чтобы перебраться в Сиэтл, где осмотрели большой авиационный завод Боинга и поужинали с его дочерью Анной, ее мужем Джоном Беттигером и их детьми — Баззи и Систи. На верфях Генри Кайзера в Портленде президент присутствовал на закладке корабля — киль построен всего десять дней назад. Среди тысяч рабочих-судостроителей рождался и рос крик: «Речь! Речь!» Президенту вручили портативный микрофон, — опытный участник выборных кампаний не устоял перед искушением выступить.

— Знаете, — начал он заговорщическим тоном, — мое пребывание здесь сегодня не планировалось.

Слушатели ободряюще рассмеялись.

— Поэтому вы владеете секретом, который не знают даже американские газеты. Надеюсь, вы сохраните это в тайне...

Мерримен Смит, один из трех репортеров, который не опубликовал еще репортажа о поездке, не видел тут ничего смешного.

— Оттуда мы отправились к флотскому затону у острова Маре и убедились еще раз, что затон стал в три раза больше прежнего, — продолжал свой рассказ президент. — Мы увидели японскую подлодку, рассчитанную на экипаж в два человека, — ее захватили в Пёрл-Харборе; видели и наши подлодки — на рубках по девять японских флагов.

Далее мы поехали в военный грузовой порт в Окленде — колоссальный комплекс, оттуда направляется в различные районы Тихого океана значительная часть наших воинских контингентов и грузов... Потом Лос-Анджелес. В Лонг-Бич, штат Калифорния, мы посетили авиационный завод Дугласа... Затем по пути в Сан-Диего остановились в военно-морском госпитале, — там лечится много людей, раненных в тихоокеанских сражениях... Посетили учебный центр флота и старую базу морской пехоты Кэмп-Пендлтон; оттуда заехали на завод «Консолидейтед», где постоянно наращивается выпуск продукции...

Повернув на восток, президент провел большую часть дня на ранчо своей невестки госпожи Эллиотт Рузвельт и позабавился общением с тремя внуками. Сделал остановку в Увалде, чтобы повидаться со своим бывшим вице-президентом Джоном Гарнером, который год назад навсегда покинул Вашингтон. Остановив свой маленький автомобиль перед кафе «Кейси Джоунс», Гарнер направился широким шагом к президентскому поезду, взобрался на подножку вагона и прокричал президенту:

— Да благословит вас Бог, сэр. Очень рад вас видеть!

Президент внимательно осмотрел Гарнера на расстоянии вытянутой руки:

— Гош, ты отлично выглядишь!

Подобно двум старым провинциальным джентльменам, поговорили о местных проблемах, порасспросили друг друга о женах. Президент поинтересовался, как идут у собеседника дела. Гарнер, хлопнув техасской шляпой по ноге, прогромыхал густым голосом:

— На сто один процент!

Заметив проходившего доктора Макинтайра, сказал ему:

— Позаботься, чтобы этот человек был здоров, все остальное приложится.

Поездка продолжалась посещением крупных военных объектов на юге — Келли-Филд, Рэндолф-Филд, форт Сэм-Хьюстон, затон Хиггинс в Новом Орлеане, где строились небольшие суда, Кэмп-Шелби, форт Джексон, где главнокомандующий производил смотр пехотным дивизиям.

По возвращении в Вашингтон через две недели, покрыв расстояние 8754 мили, президент был настроен по поводу состояния страны вполне оптимистично. В целом моральный дух народа, говорил он репортерам, на высоком уровне, люди мыслят по-боевому. Однако его не радовало положение в столице страны. Жаловался на журналистов, которые пишут на военные темы, ничего не понимая в военных вопросах; на искажение фактов, особенно авторами газетных колонок и радиокомментаторами; на своих подчиненных в администрации, которые ищут популярности в тенденциозных газетных публикациях, не отражая полной картины деятельности правительства.

Больше недели президент дожидался Дня открытия Америки Колумбом, чтобы сообщить нации о своей оценке внутреннего положения страны; произнес длинную доверительную речь. Главное, что он вынес из своей поездки, сказал Рузвельт, по существу, не новость. «Очевидный факт, что американцы едины, как никогда прежде, в своей решимости трудиться, и трудиться хорошо». Рассказал о том, что видел, искусно переплетая похвалу за достижения с критикой тех, кто отказывался принимать на работу негров, женщин и лиц пожилого возраста. Почти мимоходом заметил, что службе занятости необходимо понизить существующий начальный возраст приема на работу с 20 до 18 лет. Высмеял «стратегов пишущей машинки»: полны блестящих идей, но мало информированы. Выразил готовность продолжать свою линию — «планы этой войны остаются в компетенции военачальников».

Президент напомнил о миллионах американцев, проходящих службу в военных лагерях, на базах ВМФ, работающих на заводах и верфях.

— Кто эти миллионы, от которых зависит жизнь государства? На что они надеются? Как идут у них дела?

Он не может дать адекватных ответов на эти вопросы только на основе впечатлений от двухнедельной поездки, да и не пытается это сделать. Американцы, как он почувствовал, представляют собой странную смесь: тут и решимость выиграть войну, и стремление избегать ее невзгод и лишений; эмоциональный подъем в связи с войной — и недостаточное понимание ее сути; постоянное ожидание военных испытаний — и настойчивое желание избежать их.

Внешне война господствовала повсюду. Люди распевали песни «Благодари Бога и вези боеприпасы», «Лицо фюрера», «Он лучший мореход моего сердца», «Я оставил свое сердце у входа в солдатскую лавку», «Ты олух, япошка». Афиши кинотеатров пестрели такими названиями фильмов: «Остров Уэйк», «Конвои в Атлантике», «Один из наших самолетов пропал без вести», «Торпедный катер», «Помни Пёрл-Харбор», «Летающие тигры». Практически все рекламные агентства обыгрывали военную тему. Даже фирма «Мансингвиар» помечала свои платья этикеткой женской вспомогательной службы сухопутных сил США с надписью: «Не говори мне, что выпуклости непатриотичны!» А на упаковке противоблошиного порошка фирмы «Саджент» изображен старина-сержант, восклицающий: «Замеченная блоха все равно что убитая». В театрах пока не шли спектакли на военную тему, но на Бродвее публика воспринимала пьесу Джона Стейнбека «Заход луны» о героизме подпольщиков в оккупированном нацистами городе с энтузиазмом, а пьесу Максуэлла Андерсона «Канун Святого Марка» — как военное произведение.