Леонид Гайдай - Евгений Новицкий Страница 98

О взаимодействии Крамарова с Гайдаем неоднократно вспоминал писатель Варлен Стронгин, ближайший друг артиста в течение многих лет. В книге Стронгина «Савелий Крамаров: сын врага народа» есть небольшой эпизод, относящийся ко времени окончания работы над фильмом «Не может быть!».

«Я сравнительно недавно познакомился с Леонидом Иовичем Гайдаем, — писал Стронгин, — и даже успел поговорить с ним о Крамарове. А произошло это так. В середине семидесятых мы с ним летели в Томск для выступлений во Дворце спорта. Мы — заведующий отделом юмора и фельетонов «Литературной газеты» Виктор Веселовский, писатели Владлен Бахнов и Борис Ласкин, ваш автор и кинорежиссер Леонид Гайдай с фильмом «Не может быть!», еще не вышедшим на экраны страны. В первом отделении вечера выступали писатели, во втором — на сцену выходил Леонид Гайдай, обычно под бурные аплодисменты, внешне — хмурый, казалось, что недовольный собой. Немногословно рассказывал о работе над новой кинокомедией и предлагал зрителям самим оценить его фильм. <…>

Уже в те годы начались перебои с продуктами, особенно на периферии. Для нас специально готовили обеды, но кроме почерневших куриц и вареных рожков ничего предложить не могли. Гайдай сумрачно жевал жесткую курицу, запивая ее жидко заваренным чаем и ни на кого не поднимая глаз.

Потом мы сели в самолет, но он вместо Москвы приземлился в Горьком. Через час ожидания нас снова пригласили в самолет, затем попросили покинуть его. До ночи мы промаялись в аэропорту. Бахнов и Веселовский пытались шутить, но Гайдай не реагировал даже на анекдоты, полностью уйдя в свои мысли. Посадку объявили посреди ночи, и мы из Горького в Москву летели три часа вместо положенного часа. Почему — нам не сказал никто. Может, не открывались шасси или посадке мешала другая поломка в самолете? Или обледеневшая полоса? Леонид Гайдай поднял глаза, и они гневно сверкнули в полумраке, когда пассажиров-японцев стали пересаживать из носа в хвост самолета. Перелет длился более семи часов. Многих пассажиров тошнило. Гайдай стал еще сумрачнее, а выходя из самолета, буркнул коллегам по гастролям:

— Всё-таки Стронгин был прав. Всюду бардак, и молчать об этом нельзя.

Мы остановились в вестибюле аэропорта в ожидании получения багажа. Улучив момент, я обратился к Леониду Иовичу:

— Мне очень понравился дуэт — Куравлев и Крамаров. Не собираетесь ли вы использовать его в других фильмах?

От неожиданности вопроса Гайдай вскинул брови:

— Не собираюсь. В моем плане фильм, где для них нет ролей, хотя я очень люблю обоих. Крамаров растет от фильма к фильму. Только спешит часто сниматься. Надо выбирать роли. Впрочем, он еще сравнительно молодой, неопытный артист, и выбирать ему особенно не из чего. К тому же есть такие колоссы, как Леонов, Никулин, Вицин, Моргунов, Пуговкин, Филиппов, Этуш, такой талантище, как Андрей Миронов. Но я знаю, что даже он не в милости у Лапина (начальник телевидения. — В. С.), нашедшего у артиста семитские черты. Я догадываюсь, что вы дружите с Савелием. Я тоже симпатизирую ему. Если бы он проявил себя в театре, мне было бы легче добиваться его утверждения на роль».

В другом месте Стронгин вспоминал, что уже после отъезда Крамарова из страны Гайдай сказал ему: «Я жалею о том, что не снял Савелия ни в одной главной роли. А он мог стать суперзвездой не меньше, чем Андрей Миронов или Анатолий Папанов, но в другой ипостаси — комика гэга, мастера смешного трюка. Для него нужно было писать сценарий — и писать пером Фазиля Искандера, Василия Аксенова, Владимира Войновича. Но они находятся в опале. А союз, сплав истинной сатиры с на вид простодушным и наивным Крамаровым мог родить чудесный плод».

Кстати, именно Крамаров произносил последнюю значимую реплику в картине «Не может быть!». Причем это даже не зощенковский текст, а слова, введенные в фильм по настоянию цензуры. Об этом сам Гайдай рассказал в интервью 1993 года: «Даже с комедией по Зощенко «Не может быть!» вышла история. Какова социальная принадлежность героев? Обыватели! Это надо уточнить. Придумали, озвучили: Савелий Крамаров «затылком» говорит: «У, буржуи недорезанные!».

Картина «Не может быть!» вышла в прокат 23 октября 1975 года. Тогда ее посмотрели 50,9 миллиона человек — результат, значительно уступающий успеху комедий Гайдая в предшествующее десятилетие (если не считать «12 стульев», сборы от которых были еще скромнее).

Тем не менее фильм «Не может быть!», пожалуй, можно назвать последним абсолютным шедевром Леонида Гайдая. Режиссер пребывал на пике формы и продемонстрировал как безупречное владение стилем ретро (в случае Гайдая можно сказать: легчайшее, воздушное ретро), так и чисто кинематографическую изобретательность.

Зощенковские тексты, в которых почти отсутствует действие и главенствует сугубо языковой юмор, Гайдай расцветил целой россыпью визуальных, изобразительных, выразительных подробностей. Режиссер в очередной раз подтвердил, что он поистине неистощим на всевозможные выдумки. Чего стоят гениальный гэг с громко топающей кошкой в «Забавном приключении» («Вы слышите, грохочут сапоги…» — произносит в этом месте герой Олега Даля, «предвосхищая» строчку Окуджавы) или безумный застольный шабаш в «Свадебном происшествии» (не эта ли сцена подсказала Гарри Бардину идею его экспериментального мультфильма «Банкет»?).

Сегодня в «Не может быть!» особенно бросаются в глаза гайдаевские монтажные находки, опередившие время. Так виртуозно монтировать кино даже в XXI веке способны немногие, а в комедийном жанре — и вовсе никто.

Но главное — даже не монтаж, хотя Гайдай, безусловно, был из тех режиссеров, которые именно на монтажном столе доводили свои фильмы до совершенства. Главное — то редкое (не только в кино, но и в любом искусстве), упоительное и заразительное вдохновение, с которым сочинен, снят, выпестован буквально каждый кадр блистательного альманаха «Не может быть!».