Тайный год - Михаил Гиголашвили Страница 96

Ну, хорошо ещё, что Сабурова открыто сказала: я, дескать, тайную похоть творить с тобой не буду, это греховное унижение и для тебя, и для меня, и для твоего сана, и для твоего сына, будущего царя, – кто же такого царя уважать после станет? Дворня всё равно пронюхает, разнесёт. Дворня всегда знает, что у господ в ложницах деется.

Да, хорошо хоть, что правду сказала, а не врала и не изменничала, как та змея подсердечная, пятая жена, что заживо под землю отправилась со своим хахалем за великую ложь и обман…

Мысли о Сабуровой грели. А особо то, что в любой миг он может явиться в монастырь и увезти свою любимую куда вздумается. И жить с ней где угодно: в угодьях, в избе, в замке, в аглицкой земле… Для любви место не важно – лишь бы душам было, где расположиться… У души ног-рук нет, зато её почтарь – мечта, ложе – облака, пища – память…

Шиша застал за игрой в шашки. Выхлёбывая из ковша какую-то бурду, Шиш был весел и доволен.

– А кого ты привёл мне, балдоха?! – шлёпнул с немалой силой Шиша посохом по плечу. – Кую кутафью ты приволок?

– Кую просил – Еленку из портомойни! – уставился на него Шиш.

– Я сказал – Федотову дочь! А ты, чувырло, какую-то кикимору притаранил! – завопил он, прицельно двинув Шиша рукоятью посоха по затылку.

Тот рухнул на пол, пополз под лавку, стал выть оттуда:

– Да я забыл! Забыл про дочь! Зашёл, там пар, ничего не видать… Кто Еленка, говорю. Я. Ну и взял. А что, не та? Я даже по дороге думал: что это с государём приключилось – раньше токмо на девок – молодильных яблочек смотрел, а тут на́ тебе – захухря, хабалда! А что, все бабы одинаковы! – вдруг вспомнил Шиш.

Ткнул наугад посохом под лавку:

– Говорил – и сейчас скажу… А ты смотри у меня – это «забыл», то «не помню», это «не успел»! Мне такие раскисляи не нужны! Балябы бесовы! Сменяю вас на немцев – тогда запляшете! Под сохой ходить – не в игры игрывать! – И с досады двинул ногой по доске, отчего шашки разлетелись, и Ониська кинулся их подбирать.

В келье дал Прошке переоблачить себя в тёплую рясу, подаренную в Боровском монастыре, куда уйдёт, если решит покончить с миром или с собой – что одно и то же, только вывернуто на испод.

Укладываясь передохнуть от чехольных забав и глупых дрязг, угрюмо думал, что, как ни поворачивай оглоблю, человек всегда в проигрыше, а мир – в выигрыше: покончив с собой, человек кончает и со своим миром, но общий, большой мир живёт дальше как ни в чём не бывало. Если бы было иначе, если бы общий мир умирал с человеком, то и мира бы не было – он бы умер с Адамом после девятисот лет его земной жизни, что тоже всегда было труднопонимаемо в Святом Писании – Адам был человек, но жил девять сот лет… Как это? И Енох жил восемь сот лет! А Мафусаил – так вообще тысячу! Люди ли они были? Или ангелы? Как может человек жить тысячу лет?

Сколько эти великие старцы жили – нам не прожить… Вот конопатый малец Кузька, Карпов сын, стариком меня назвал. А у стариков дорога до смерти ой как коротка! Не успеешь оглянуться – и уже в тартарары летишь, даже если никто не подталкивает! Жить – что по лестничке взбираться, по годам-ступеням: прошагай десять – площадка. Постой, отдышись, оглянись. И – дальше. Ещё десяток осилил – опять постоять, осмотреться, на щербины и трещины, на мусор прошлого поглазеть, что раньше казался важной нужностью… Ещё с трудом десяток одолей – присядь, вниз посмотри, где всё покрыто патиной грусти… И так – до верхнего обрыва: дальше ступеней нет, бездна!

Полежав без сна, крикнул Прошке подавать одеваться, принести свежей урды и звать немцев – негоже им целый день во дворце торчать и глазами повсюду шарить!

Первым ввалился Штаден. За ним, пригибаясь в дверном проёме, возник длинный и худой белобрысый нидерландец. Левой руки до локтя не было, пустой рукав тёртого камзола засунут за пояс. Одет в короткое фряжское платье. Вот те на́ – безрукий мастер! Тоже знак не из лучших!

Нидерландец, прижав шляпу к сердцу, сложился в три части, встал на колени и преклонил голову.

– Хорошо, хорошо, вставай! Как звать?

Нидерландец продолжал стоять на коленях, Штаден пояснил:

– Росски слоф не понимай. Но мастер фелики! У шпанцы корабели строиль…

– Скажи, чтоб встал. Не могу же я на его плешивую башку смотреть? – Штаден что-то сказал вбок – нидерландец разложился обратно чуть не до потолка. – Вот дылда! Ты с ним на каком языке говоришь?

Штаден объяснил:

– Он верхни рейнски понимай, а я – нижни рейнски знай…

– А с рукой у него что? Кто откусил? И звать как его?

Штаден перевёл, нидерландец флегматично отвечал.

Выяснилось: рука попала в подъёмное колесо на верфти в Малаге, он там работал, по надобности руку в колесо засунул, а подсобный араб вдруг крутанул, руку и оторвало – хорошо ещё, только до локтя, могло бы из ключицы вырвать. А звать его Иопп.

Это развеселило:

– Ёб? Хорошо имечко! Однорукий мастер Ёб! А по батюшке? Тоже? Значит, Ёб Ёбович, мастер с одной дланью! А что он может? – Услышав, что Иопп может корабли чинить и строить, удивился: – Как это – вот просто выйдет на речку Серую и начнёт строить?

Нидерландец односложно отвечал, не спуская глаз с кроля, смирно дремавшего на постелях у грозного царя. Штаден переводил:

– Кафарит, надо расчёт делать, всё на папире писать, сколько доска, гвоздя, веркцойг, штоф ^[139] и фсяки скольки надо. Когда гельд дашь, он сам люди нанять будет. И место верфти знает кароши – конца Северны Двинца…

Вот оно что – в устье Северной Двины! Да, оттуда до Англии путь наикраток и безопасен! Там бухта святого Николая, зело для большой верфти пригодная, об этом ещё недоброй памяти изменщица Марфа-посадница польскому королю Казимиру тайно писала, когда предлагала взять Новгород в Литовское княжество… Но ведь малая верфть там и так уже имеется!

– А откуда ему сие место известно? – подозрительно уставился на мастера. – Что? Какую баржу строил? Кто может строить в моей царстве, кроме меня? И сколько, примером, денег надо на один корабль? Ну, на купецкий, средний…

Штаден спросил. Нидерландец задрал глаза к потолку, пошевелил губами, потёр плешь и сказал сумму, почему-то на ухо Штадену. Тот перевёл:

– Около драй таузенд гросс-гольд-гульден… ^[140]

– А чего он шепчет, словно баба?

Штаден почтительно объяснил:

– У них в Нидерланде перед кёниг стидно про денги кафарить… не можно…

– Хороший обычай! – одобрил. – Нам бы так! А то у нас с царём только об деньгах и собачатся, выпрашивая и выцарапывая побольше да пожирнее. Когда расчётная роспись готова будет?