Кавказская война. В 5 томах. Том 5. Время Паскевича, или Бунт Чечни - Василий Потто Страница 95

Возвратясь от генерала, он перед вечером выехал из Прочного Окопа навестить одного из ногайских владельцев, князя Коплана, лежавшего на смертном одре, и, выходя от него, проговорил в полголоса: “Мне не нравится такая смерть, я бы желал умереть от пули”. Печальный и задумчивый, он вернулся в аул, рассчитывая на другой день вечером опять посетить Прочный Окоп, где был назначен у генерала бал. На балу он, однако же, не был. Его отсутствие было замечено, и многие спрашивали, отчего нет Измаила, тем более, что ему послано было особое приглашение через одного из адъютантов. Бал окончился поздно.

В доме генерала еще не успели потушить огни, как в крепость прискакали два азиата, которые потребовали немедленного свидания с Антроповым. По их одежде, грязной и покрытой пылью, по их встревоженным и бледным лицам можно было догадаться, что привезенное ими известие носило тревожный характер. Их провели прямо к генералу. Вошел молодой князь Абулов и с ним Якуб, любимый уздень Измаила. “Несчастье! Измаил убит!” – вскричали они оба. У генерала опустились руки. Печальная весть в несколько минут облетела укрепление и омрачила праздник, точно угрюмая осень разом сменила ясные весенние дни.

Вот что в эту ночь произошло верстах пятнадцати от Прочного Окопа. Семнадцатого апреля, часов в пять пополудни, партия человек в двадцать, под предводительством двух известных абреков Бабукова и кабардинского князя Кучук-Аджи-Гиреева, напала на улус Измаила в то время, когда все жители были на полевых работах, а потому успела не только отогнать табун, но и захватить в плен узденя Темирова вместе с его малолетним сыном. Если бы хищники знали, что Измаил дома, что конь его оседлан и доспехи висят на стене, над его головой, они не осмелились бы в таком ничтожном числе открыто, среди белого дня, напасть на его ставку; но они введены были в заблуждение лазутчиками, которые видели Измаила в Прочном Окопе и не знали, что он вернулся домой. Измаил в это время отдыхал в своей сакле. Он полулежал на широкой тахте, облокотившись правой рукой о подушки, а левой перебирая янтарные четки. Вдруг дверь растворилась, в комнату вбежали два молодые князя, братья Абуловы. “Вставай, Измаил, – кричали они, – хищники угнали табун!” Измаил вскочил как ужаленный; четки полетели на ковер, и рука машинально потянулась к винтовке. Глаза его засверкали гневом. Не успел он крикнуть дежурного нукера, как уже заседланная лошадь его стояла у парадного крыльца. Напрасно один из молодых князей убеждал его остаться дома. “Тебе не прилично самому выезжать против хищников, – говорил он.– Вспомни, сегодня генерал ждет тебя на вечер. Что он подумает, когда узнает, что ты из одного удальства пренебрег его приглашением? Останься и положись на нас”. Но Измаил ничего не хотел слушать. “Я им докажу, – говорил он, – что за всякое покушение они будут платить мне своими головами. Я тот же Измаил, каким они знали меня прежде”.– “Если так, – возразил Абулов, – так собери по крайней мере достаточно людей; нас мало, а погоня будет далекая”. – “Каких людей? – вскричал Измаил, с выражением глубокого презрения в голосе.– Ты хочешь, чтобы я поднял весь улус и оторвал народ от его работы из-за какой-нибудь шайки негодяев! Слава Аллаху, мы еще не дошли до этого. Нас более, нежели нужно, чтобы навсегда отбить у них охоту рыскать вокруг моих аулов. Вот мои люди”. И он указал нагайкой на своих нукеров, которые в числе пятнадцати человек уже сидели на конях с винтовками наголо. Измаил вышел к ним вместе с князьями Абуловыми, сел в седло и первый выехал за ворота. Затем, миновав деревню, партия гикнула и понеслась к горам, откуда навстречу ей с бешеным ревом мчался Уруп, обдавая и пеной, и брызгами молодую травку своих берегов. По дороге к партии присоединились еще двоюродный брат Измаила Селим-Гирей и князья Хан-Мурза и Шубан Алчагировы, каждый со своим нукером. Всего преследователей набралось, таким образом, двадцать четыре человека. Скакали долго, потому что хищники так успели запутать сакму, что ее только с трудом можно было разыскать. Общее направление их определить было нетрудно – они тянули к верховьям Урупа, но следы их пропадали то на каменистом грунте скалистых предгорий, то в глубоких оврагах, по дну которых бежали ручьи стаявшего снега. Хищники слышали за собой погоню, но, не зная, что во главе ее скачет сам Измаил, решились сделать засаду в том месте, где в Уруп впадает маленькая речка Теньга, известная под именем Синюхи. Как только Измаил, окруженный князьями, показался во главе своей партии, хищники дали залп. Они не узнали Измаила. По одной из тех случайностей, которые не всегда можно предвидеть, под ним был не тот конь, на котором его привыкли видеть за Кубанью. Правда, его можно было узнать по его дорогому вооружению и повелительным местам, которыми он сопровождал свои приказания, но в горах уже были сумерки, и к тому же капризное апрельское небо дотоле яркое, как синий хрусталь, стало вдруг заволакиваться тучами, набегавшими с главного хребта Кавказа.

Скоро совершенно стемнело. Бойкая перестрелка гулко отдавалась по соседним горам, и выстрелы урывчатыми молниями одни освещали мрак, окутавший ущелье. Вдруг в нескольких шагах от Измаила упал нукер, и не успел он высвободиться из-под убитой лошади, как был окружен черкесами. Возле Измаила в ту пору не было ни одного человека; он бросился на помощь один и первым выстрелом свалил с седла кабардинского князя Кучук-Аджи-Гирея. Потеря предводителя смешала и расстроила шайку. Но в ту минуту, когда победа уже склонилась на сторону ногайцев, пробил и последний час Измаила, – тот час, о котором он так много думал в последнее время. Занятый перестрелкой, он не заметил, как на него налетел всадник на белом коне и в белой папахе. Это был Псинаф Бабуков, убых, известнейший вожак и предводитель шаек. Он узнал Измаила и выстрелил по нему из пистолета. Пуля раздробила рукоять шашки, сделанной из мамонтовой кости, и прошла в живот навылет. Рана была безусловно смертельная, но Измаил имел еще достаточно сил, чтобы ответить выстрелом и положить убийцу на месте. При виде белого коня Псинафа, мчавшегося без седока, с разбитым седлом, хищники обратились в бегство. Ногайцы понеслись за ними и только тут заметили, что с ними нет Измаила. Молодой князь Абулов поскакал назад и нашел его на том самом месте, где лежал убитый Бабуков. Измаил еще сидел на лошади.

– Измаил, что с тобой? – вскричал подскакавший Абулов.

– Тише! – отвечал Измаил.– Не называй меня громко по имени: услышат наши – упадут духом, услышат враги – возликуют.

– Ты ранен?

– Да, возьми поскорее ружье, оно никогда не казалось мне таким тяжелым.

Абулов, соскочив с коня, принял винтовку и хотел помочь ему сойти с седла; но в эту минуту лошадь Измаила шарахнулась в сторону, и раненый упал на землю. Он вскрикнул от мучительной боли. На этот крик прискакало еще несколько ногайцев; они уложили умирающего князя на бурку, сняли с него кольчугу, расстегнули бешмет. Он был в забытьи, но скоро очнулся и спросил:

– Где брат мой, Селим?

– Он впереди, – отвечал Абулов, – преследует разбитую партию.

– А где князья Алчагировы?

– Они оба ранены и лежат рядом с тобой.

– Велика ли у нас потеря?

– Нет, – отвечал Абулов, – кроме князей, ранены два узденя и один убит наповал.