Мария Стюарт - Родерик Грэм Страница 95

В начале 1570 года наступил период спокойствия. Но дипломатические маневры продолжались по-прежнему. Испанский посол Герау де Спее уверился, что, если Альба и Филипп окажут помощь, английские католики «поднимутся в один день и будут сражаться до тех пор, пока страна опять не станет католической, а на престоле не утвердится королева Шотландская». В некоем противоречии с этим Филиппу поклялись в том, что Мария всегда желала «найти убежище в его владениях». Английских католиков должна была поощрить к восстанию папская булла, объявлявшая об отлучении Елизаветы от церкви. Филипп, которому не хватало денег, не собирался делать ничего, кроме как высказывать свое ободрение письменно и ждать. К хору просивших освобождения Марии присоединил свой голос французский посол Монлюк.

Трудно поверить, что все эти махинации были чем-то большим, нежели вежливыми ответами на мольбы Марии, передававшиеся через епископа Росского. Ни Франция, ни Испания не имели ни малейшего намерения провоцировать войну с Англией ради восстановления на престоле шотландской королевы. Они отправили подобающие благочестивые обращения в Рим, который в тот момент был практически бессилен, и старались предотвратить взрыв, раздавая невнятные обещания, которым никто не верил.

Спокойствие, однако, было нарушено 23 января, когда, игнорируя многочисленные предостережения, касавшиеся его личной безопасности, регент Морей медленно ехал верхом по улицам Литлингоу. Из принадлежавшего архиепископу Сент-Эндрюсскому дома прозвучал выстрел: его произвел Джеймс Хэмилтон из Босуэллхолла, прятавшийся за развешанным бельем. Ждавший поблизости мул помог убийце скрыться. Пуля попала регенту «немного ниже пупка», тем не менее он смог спешиться и пешком добраться до своего жилища. Однако в течение дня его состояние резко ухудшилось, и в одиннадцать часов вечера он был мертв.

Морей был сводным братом Марии и одним из ее доверенных советников по ее возвращении из Франции. Вместе с Летингтоном он всегда находился рядом с Марией в течение ее короткого царствования; он и сам стоял рядом с престолом, а шотландская знать наделила его властью регента. Но он никогда не пытался использовать политические меры, чтобы отвратить династические претензии клана Хэмилтонов, а вместо этого погрузил страну в состояние не прекращавшейся гражданской войны. Сам Хэмилтон, с типичной для его семьи нерешительностью, не воспользовался открывшейся благодаря гибели Морея возможностью, и конфликты, едва не развязавшие новую гражданскую войну, продолжались всю весну. Только летом 1570 года был назначен новый регент — Леннокс, в затылок которому дышали Хэмилтоны. Отец Дарнли, Леннокс был заклятым врагом Марии, он также был противником партии Хэмилтонов, но Елизавета считала, что его регентство может быть полезным Англии. Как только стало известно о ее поддержке, королева получила длинное умоляющее письмо от Маргарет, графини Леннокс: «Я не представляю, как его кошелек сможет выдержать такое дорогостоящее путешествие, какое ему предстоит… Я была вынуждена заложить мои драгоценности».

Хотя Северное восстание было подавлено, опасность все еще существовала: ее олицетворял кузен Нортумберленда Леонард Дейкр ^[105], «один из самых буйных людей», планировавший освобождение Марии. 19 февраля Генри, лорд Скроуп, смотритель Уэльской марки, издал предостережение к населению относительно Дейкра. Еще в январе Сесил говорил о нем: «Если бы Ее Величество правильно поняла, какую роль мистер Леонард Дейкр играл с начала до конца Северного восстания, она бы повесила его выше всех остальных». Различие между Дейкром и восставшими графами заключалось в том, что Северное восстание было политическим движением, ставившим своей целью восстановление католической веры, Марию предполагалось использовать как замену Елизавете. Дейкр же планировал просто освободить ее из сурового заключения. В своих собственных глазах он был странствующим рыцарем, собиравшимся освободить прекрасную принцессу из «отвратительного заключения» у жестокого тирана. Мария, уже имевшая рыцаря — хотя и колеблющегося — в лице Норфолка, отговорила его. Так же поступил и Норфолк, опасавшийся, что действия Дейкра помешают его собственным брачным планам. Епископ Росский утверждал, что Дейкр встретился с Марией «в окрестностях Уингфилда и изложил ей план побега, но по совету Норфолка она решила отказаться от него». Поощрение Марией Норфолка было частью той же игры, и после того, как ее фантазия получила подпитку в виде идеи побега при помощи верного ей рыцаря, всякое чувство реальности было потеряно и Мария с готовностью приняла новую роль окруженной врагами принцессы, заключенной в темной башне. Вместе со всеми людьми, которых он сумел завербовать, Дейкр 20 февраля атаковал армию Хансдона у Карлайла и был наголову разбит. Дейкр, однако, сумел бежать и даже отправил свои извинения Елизавете при посредстве Шрусбери. Извинения приняты не были.

В марте Мария написала графине Мар, справедливо жалуясь на то, что все ее подарки — пони, книги и наряды — были перехвачены на пути к Якову. Их так никогда и не доставили, и благодаря воспитанию Джорджа Бьюкенена Яков вырос, имея ложное представление о Марии как о бесчувственной и никогда не заботившейся о нем матери.

Европейские монархи продолжали с интересом наблюдать за событиями в Англии, пока Мария слала напрасные просьбы Екатерине Медичи и Карлу IX. Столь же неэффективными оказались действия папы Пия V, который 15 мая издал буллу, столь желанную английским католикам. Озаглавленная «Regnans in Excelsis» ^[106], она отлучила Елизавету, но не привела к восстанию «в один день», как было обещано. Де Спее считал, что «Его Святейшество в своем рвении зашел слишком далеко, и булла заставит королеву и ее друзей еще сильнее преследовать немногих добрых католиков, еще остающихся в Англии». По легенде, некий Джон Фелтон прибил экземпляр буллы к двери дома епископа Лондонского, оспорив тем самым его власть.

9 августа посол наблюдал за тем, как Фелтон за свою дерзость был казнен «с великой жестокостью» ^[107]. Булла была издана в феврале вопреки совету Филиппа и Альбы и невзирая на противодействие Екатерины Медичи, которая прямо отказалась обнародовать ее во Франции. Это представляло собой разительный контраст с временами, когда папы обладали некоторой светской властью, теперь же булла просто означала, что папа признал предполагаемую незаконнорожденность Елизаветы. Булла, впрочем, придавала духовное измерение любой кампании, ставившей целью посадить Марию на английский трон.