Последний английский король - Джулиан Рэтбоун Страница 95

– Господи, снег! – воскликнул Квинт.

Да, это был снег, чистый, без всякой примеси, такой яркий, каким бывает только осенний снег в горах.

Разложив свои припасы на разбитой каменной плите, на которую не позарились мародеры, друзья неторопливо принялись за еду – спешить было некуда, и хотелось продлить удовольствие. После первых же глотков вина Уолт погрузился в сон. Это был даже не сон, а грезы, навеянные той веткой с тремя золотыми плодами айвы в храме Харит.

Процессия, вернее просто толпа, шла по меловой дорожке через поля, через березовую рощу. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь листья берез, бросали на белый известняк желтые пятна света, чередовавшиеся с лиловыми тенями. Завывали дудки, палочки били по обтянутым кожей барабанам. Впереди шагал Уолт, волосы его украшал венок из цветов, на шее висела еще одна гирлянда. Бэр, самый сильный мужчина в Иверне, нес за хозяином десятифутовый дубовый шест, тоже увитый цветами, увенчанный цветочной короной. Легкий ветер раздувал разноцветные ткани одежд. Уолт накинул ярко-зеленый плащ поверх крашенной шафраном рубашки, надел золотой обруч на шею, золотой фибулой скрепил плащ, сверкали золотые браслеты на обеих руках, золотая пряжка на поясе, ярче золота блестели начищенные сапоги.

Все собрались, все, жившие, работавшие, служившие в Иверне, надели лучшие свои одежды, которые накануне постирали и высушили, разложив на кустах. Самые сильные юноши тащили бочонки эля или большие кожаные бутыли с брагой, двое волокли полуторагодовалого кабанчика, только нынче утром убитого и выпотрошенного, но еще не разделанного, два лесника перебросили через плечо по косуле. Крестьяне несли за ноги живых кур и уток, а гуси вперевалку бежали за толпой, пытаясь взмахнуть подрезанными крыльями. Неугомонно болтавшим ребятишкам вручили корзины с хлебами, сырами и пирогами из ячменя и меда, строго-настрого запретив пробовать это лакомство по дороге. Собралось более ста человек, многие пришли из соседних деревень и усадеб, явился даже Бран, вождь углежогов, в рогатой оленьей маске, а за ним следовали пять угольно черных подручных.

За ручьем, возле которого десять лет тому назад обручились Уолт и Эрика, гостей встречали старейшины Шротона вместе с дядей, тетей и кузинами Эрики из Чайлд-Оукфорда, усадьбы, расположенной по ту сторону холма. Старейшины Иверна, Уолт и Бэр, дудочники и барабанщики торжественно перешли на ту сторону по узкому мостику, и там новые родичи заключили их в объятия, в то время как остальные гости, шлепая по воде, переходили ручей вброд.

Пологая дорожка шла вверх через поля. Урожай уже был собран, и вид открывался по меньшей мере на полмили, до соседней усадьбы и деревень вокруг Хэмблдона. Там, в полумиле впереди, у ворот своего дома, в белом платье, с золотой сеточкой на соломенных волосах, под аркой из ветвей плодоносной яблони ждала его Эрика.

– Скоро надо будет спуститься на рынок, – предупредил Тайлефер, выплевывая виноградные косточки в руку, заставляя их исчезнуть и вновь обнаруживая в ухе Уолта. – Сударыня заказывала морского окуня.

– Уолт куда-то ушел от нас, – добавил фокусник, проводя рукой перед словно ослепшими глазами англичанина.

Уолт встряхнул головой, рассмеялся – не часто он смеялся после той битвы.

– Сны наяву.

Квинт устремил беспокойный взгляд на залив.

– Только что причалил корабль, – сообщил он, – под мусульманским флагом с полумесяцем.

Приплыл с запада, стало быть, по всей вероятности, пойдет дальше на восток, в Тир, Сидон, а то и в Иоппию. Стоит поговорить с капитаном. В любом случае нельзя бесконечно злоупотреблять гостеприимством нашей госпожи, лучше самим уехать, пока нас не прогнали.

Уолта охватило сомнение, озноб прошел по коже.

– Ты еще не раздумал ехать в Святую Землю?

– Нет, мне кажется, стоит посмотреть на те места, где давал представление Искуснейший Фокусник. – Квинт обернулся к Тайлеферу. – А ты что скажешь? Пополнил бы свой репертуар.

– Да я уж и так все его фокусы освоил, разве что не смогу накормить толпу пятью хлебами.

– Научись этому, и мы разбогатеем.

Они потянулись, зевая, и только Уолт, раздираемый противоречивыми чувствами, не находил себе места. Он принялся обкусывать ногти левой руки, но Квинт отметил, что его пациент больше не грызет культю правой, затянувшуюся здоровой кожей.

– Ну что ж, – подвел итоги Тайлефер, – купим окуня для госпожи Амаранты, а потом разузнаем, возьмут ли нас на корабль.

– К окуню хорошо бы сладкого укропа, – предложил Квинт, спускаясь по каменным скамьям, служившим ступенями амфитеатра. – Что тебя смущает, Уолт?

Уолт приостановился на ступеньку выше Квинта.

– Вы называете нашу хозяйку Амарантой, – сказал он.

– Это ее имя.

– Не Джессика, не Теодора и не Юнипера?

– Разумеется, нет. С чего ты взял? А, понял! – Квинт хлопнул себя по лбу. – «Теодора» потому, что в Никее она пошутила, мол, она для нас все равно что дар Божий. А Джессика? Ты же не думаешь...

– Мне казалось, Теодора... то есть Амаранта – это та самая еврейская прелюбодейка и убийца, только она переменила обличье. Она шла за нами от Никомидии, пела и плакала по ночам, украла золото из твоего мешка...

Они стояли уже на сцене театра, Квинт небрежно прислонился к отколовшейся мраморной глыбе.

– Ты все перепутал, Уолт, это какой-то кошмар. Не было никакой Джессики. Жена Симона бен Давида, торговавшего ляпис-лазурью, не была еврейкой. Женщина, следовавшая за нами по горам и плакавшая ночью, – плод твоего воображения. Не знаю, кто украл у меня деньги, но сомневаюсь, чтобы это сделала женщина.

– А та, которая купалась в горном озере?

– Наяда, – пожал плечами Квинт. – Почему бы и нет? Или пастушка, как я и предположил с самого начала. С чего ты взял, что все это была Амаранта?

– По-моему, она на них похожа. Рыжие волосы на самом деле парик, я видел, как она снимала его в караван-сарае, в Дорилее, кажется, а свои волосы у нее черные.

– Рыжие парики нынче в моде.

– Она знакома с купцами-евреями.

– Я тоже, но я не еврей.

– Она хотела нас убить, подбросила ядовитую многоножку, а потом гигантского паука.

– Уолт, дорогой мой! Такая опасность подстерегает любого путника. Здесь на каждому шагу водятся такие твари.

– Ты был болен, – вмешался Тайлефер. – После того удара по голове, который ты схлопотал от стражника в Никомидии, ты заболел, у тебя была лихорадка...

– И опиум, разумеется. У него есть свои побочные эффекты. И не забывай, Тайлефер, – обернулся Квинт к фокуснику, – наш друг и так был в расстройстве, он тяжко болел после сражения, пострадало не только его тело, но и душа. Она была словно разорвана надвое и пребывала в таком состоянии два, а то и три года. Только теперь его душа снова обретает цельность.