Сто голосов - Скотт Макконнелл Страница 94

Я беру трубку, говорю «алло» и слышу голос Айн Рэнд: «Никогда не думала, что вы именно так относитесь к моей работе». Я ответила: «К вашей философии, а не к вашим произведениям. Мне очень жаль, что так получилось». Она самым спокойным образом сказала мне: «Хорошо, вы у меня в долгу. Сегодня вечером вы побывали Айн Рэнд, a в следующий раз, когда в „Плейбой-клубе“ соберутся журналисты, я побуду Таней Гроссинджер». Отказать было невозможно, так что я ответила: «Хорошо».

Однако, закончив шоу, я поняла, что сделала не то, что нужно. Моя работа заключалась не в том, чтобы рассказывать в эфире о том, как я отношусь к объективизму. Я должна была рекламировать ее, а не выкладывать свое несогласие. Но она восприняла этот факт с таким юмором. Она смеялась, хотя могла бы и расстроиться. Но не расстроилась, а сказала мне: «Я тебе отомщу». Но с таким удивительным обаянием. Это было удивительно.

Похоже, что вы действительно нашли общий язык.

Да, я отнеслась к ней как к интересному писателю. Я прочитала ее книги и сказала ей, что не согласна с ее мнением. И она уважила мое несогласие. Никакого обмена резкостями между нами не было. Она никогда не пыталась переубедить меня. И только однажды сказала: «Знаете, наверно, вам стоит еще раз перечитать все это. Я не уверена в том, что вы действительно поняли то, что я хочу сказать». Я ответила: «А что, внушительная перспектива». И после этого Айн Рэнд прислала мне все свои книги и велела читать. Тонко сработано.

И вы взяли Айн Рэнд с собой в «Плейбой-клуб»?

В то время за мной ухаживал врач-шотландец, и мы вчетвером — я с Эндрю, Айн и Фрэнк — планировали отобедать в вип-зале «Плейбой-клуба», очаровательном, по правде сказать, месте.

Я сказала ей: «Вы понимаете, что мы устроили себе двойное свидание?» Она только расхохоталась. С ней действительно было весело.

За обедом включается мой пейджер; приехали какие-то немецкие журналисты, и им нужен гид. Айн Рэнд смотрит на меня и говорит: «О’кей». Я провожаю ее вниз к журналистам. Они, конечно, никогда не встречались со мной, и она говорит им: «Привет, я — Таня Гроссинджер, позвольте мне показать вам клуб. Знаете ли вы, что Хью Хефнер ^[222] спит со всеми зайками?»

Я пришла в полный ужас, то есть люди уже смотрели на нее, задавая себе вопрос: «Неужели эта самая особа и ведает общественными связями Плейбоя?» А она все продолжала рассказывать о зайках: «Будьте внимательны, смотрите, чтобы они не пролили на вас кофе. Клуб выглядит очень симпатично, и зайки должны быть вышколенными, однако с улицы заходят всякие и надевают свои ушки». Это уже был настоящий фарс.

Так она выступала минут десять, и они делали заметки и снимали на телекамеру. Шутка уже превращалась в настоящую неприятность. Так что, наконец, она заходится смехом и объявляет: «Простите меня, на самом деле я не Таня Гроссинджер. Ею является та самая женщина, которая стоит за мной и вот-вот упадет в обморок». Тут я представилась и сказала: «А теперь позвольте мне представить даму, только что познакомившую вас с клубом». Она сказала: «Не смей». И я ответила: «Вот еще. Леди и джентльмены, перед вами Айн Рэнд». В итоге они взяли у нее короткое интервью, и мы пригласили их присоединиться к нам за столиком. Это было великолепно.

А что в это время делал Фрэнк О’Коннор?

Они с моим кавалером мирно обедали, понимая, чем все это закончится, и не желая принимать участия в фарсе. Однако я хотела подчеркнуть, что Айн была наделена воистину убийственным чувством юмора. Она была восхитительной личностью, но все, кто писал о ней, выставляли ее очень трезвой особой — я стала ее поклонницей в личном, но не философском плане — и никто и никогда не заметил то чувство юмора, каким она обладала. И я ценю это воспоминание, потому что никогда не слышала, чтобы кто-то характеризовал ее иначе, чем жесткой и строгой леди.

Потом мы поддерживали контакт. И если я ей не звонила, то звонила она: «Ты совсем забыла меня». Мы испытывали друг к другу подлинную симпатию, обедали вместе, но никогда не разговаривали о ее или моих делах, просто разговаривали, как все люди. Я поняла, что она потрясающий человек и, по сути дела, обожала ее.

Интересно, как она отнеслась к наготе… вы говорили об этом?

Нет, но пребывание в Плейбой-клубе ничем не смущало ее. Помню, однажды, еще до интервью, я спросила, согласится ли она побывать вместе со мной в этом клубе или предпочтет какое-то другое место. Она сказала: «Нет, в клубе будет хорошо».

Она была там несколько раз, обычно вместе с Фрэнком. Однажды я сказала ей: «Вот что, сегодня вечером нам не нужно быть именно в клубе и можем пойти куда-то еще». Она сказала: «Нет, мне здесь нравится».

О чем же вы разговаривали с Айн Рэнд?

Обо всем. Я выросла в горах Катскилл ^[223] в курортном отеле, называвшемся У Гроссинджеров ^[224]. Ее интересовало, как проходило мое детство. Она хотела знать, как можно расти в отеле.

Что именно?

Знаменитости в их подлинном облике, и как может ребенок расти в такой атмосфере. Течение моей жизни по-настоящему интересовало ее. Во время работы в Плейбое мне приходилось иметь дело с рядом выдающихся личностей, кого-то я интересовала как человек, кого-то нет — но она проявляла подлинный интерес.

Расскажите мне о Фрэнке O’Конноре.

Фрэнк был человеком тихим, но очень обаятельным, и она была предана ему. Помню, когда я познакомилась с ним, он был окружен кошками. Он очень тепло отнесся ко мне, поблагодарил за то, что я пришла к ним в дом, и вообще столько делаю для Айн, устраивая эти интервью.

Что вы можете сказать об Айн Рэнд как о личности?

Мое восприятие противоречит стереотипу. Ее принято считать холодной, но я никакого холода в ее характере не наблюдаю. Я провела в ее обществе много времени и потому воспринимаю ее не через произведения, не через объективизм. Она не старалась произвести на меня впечатление. Я тоже не старалась перед нею блеснуть. И она не пыталась обратить меня в свою веру.