Поколение пустыни. Москва - Вильно - Тель-Авив - Иерусалим - Фрида Каплан Страница 93

У источника Салтана, особенно в ложбине, где текли по камням ручейки, ясно виден Карантен ^[471] и барельефы, высеченные в сороковой горе. По Евангелию, здесь сорок дней скрывался Иисус, и здесь его искушал дьявол, а он постился и отвечал, что «не хлебом единым жив человек» ^[472]. Греческие монастыри и отшельнические кельи издали были похожи на птичьи гнезда, а внизу расстилался весь Иерихон и был зелен, как оазис в пустыне. Издали была видна синяя полоса Мертвого моря, впадающий в него Иордан и сзади — Моавитские горы.

Эти места по обеим сторонам Иордана были связаны не только с Евангелием, но еще больше с историей Исхода Моисея из Египта, и здесь он завершил свой путь, начертанный ему Богом. На горе Нево он где-то похоронен ^[473], и здесь, в Иерихоне, его наследник, поставленный им вождь Иисус Навин, начал войну уже на территории Палестины.

По дороге обратно от источника Елисея, где я каждый день пила крепкое турецкое кофе, я проходила мимо строящегося «Палас Отеля». Там работали еврейские рабочие, особенно при инсталляции и бетоне. Иерихонские рабочие знали только один материал: глину, смешанную с соломенной сечкой, и, как и в библейские времена, эти дома могли бы упасть от звука труб Иерихонских ^[474]. Если бы не антисионистская пропаганда, евреи могли бы научить и помочь капиталом отстроить этот запущенный арабами оазис, превратить это место в рай земной.

Когда я ходила в отель «Иордан», я там познакомилась с некоторыми дамами, сефардками, гречанками и мусульманками, которые говорили по-французски. Они все занимались рукоделием, вязали свитера. Одна туберкулезная девушка рассеянно читала французские романы и была очень печальна. Ее мать советовалась со мной, не повезти ли ее в Давос, но, как и я, пока она лежала на шезлонге в отеле.

Первое время в теплом климате я как будто поправилась, гуляла, отдыхала, тоже начала рукодельничать, много читала. Но потом мое здоровье ухудшилось, может быть, от отсутствия развлечения и однотонной жизни или от отсутствия настоящего лечения. Я лихорадила неделю за неделей и месяц за месяцем. Часто я не могла подняться с постели, и у меня не было энергии вернуться домой и пугать своих близких. Если я не писала два дня подряд, я получала телеграмму, и Марк приезжал чаще, чем позволяла ему его работа. Иногда по субботам он привозил маму и детей, мне посылали продукты, книги, белье, и хотя я радовалась гостям, после каждого их визита я лежала измученная лишний день в постели.

К весне мне стало немножко лучше, но решили, что лето я не должна провести в жарком Тель-Авиве, и мне наняли комнату в Иерусалиме.

В то лето 27 года было землетрясение в Палестине, главным образом в Иерусалиме и Шхеме. Я была в своей комнате, когда духота и жара стали так невыносимы, что я подошла к окну, чтобы его открыть. В это время раздался шум, как от проезжающего колоссального грузовика, и гром, только не в небесах, а под землей. Так потом выглядели разрывающиеся шрапнели под домами. Но к шрапнелям мы всегда были подготовлены, а землетрясение, первое в моей жизни, было такой жуткой неожиданностью, что несколько секунд невозможно было осознать, что вообще случилось. Только когда я увидела на стене трещину, и стены зашатались, и вся комната как будто наклонилась сначала в одну сторону, а потому в другую, я крикнула: «Землетрясение!» Я выбежала в переднюю, и эта минута казалась вечностью. Все семьи, которые жили в этом доме, кроме глухой портнихи, выскочили на улицу, там же собрались все соседи. Я осмотрелась — старуха портниха не заметила за шумом швейной машинки, что землетрясение. Я побежала за ней, схватила ее за руку и начала тащить на двор. Она на меня посмотрела, как на сумасшедшую. Она думала, что кто-то постучал в дверь, и спокойно ответила: «Яво (войдите)», — и продолжала шить. В кухне свалилась посуда с полок, в остекленной передней горшки с цветами разбились вдребезги. Но еще больше, чем люди, волновались животные: собаки отчаянно лаяли, кошки бегали, как помешанные. Дети плакали, женщины падали в обморок. Хуже всего было чувство, что это еще не кончено и может повториться каждую минуту ^[475]. Все боялись заходить в дом, в ту ночь спали на матрацах на балконе, вернее вовсе не спали и видели очень красивый восход солнца. Весь город и Мертвое море, и Моавитские горы были в необыкновенных красках.

Я поехала со знакомыми посмотреть Шхем. Там были жертвы и большие убытки. Евреи пожертвовали хлеб для пострадавших. Часть населения была устроена в палатках за городом, так как дома развалились — где комната, где полквартиры, кровати и мебель висели в воздухе. Мы посетили самаритян ^[476], их главного когена, забирались на крыши их плоских домов, посетили школу, синагогу и бродили по улицам их гетто.