О судьбе и доблести - Александр Македонский Страница 92

(3) «Друзья» так и объявили; Александр же умер, словно смерть и была для него лучшим уделом. Почти то же самое написано у Аристобула и Птолемея. Записали они следующее: «друзья» спросили у Александра, кому он оставляет царство? Он ответил: «Наилучшему». Другие рассказывают, что к этому слову он прибавил еще: «Вижу, что будет великое состязание над моей могилой».

27

Я знаю, что о кончине Александра написано еще много другого. Рассказывают, что Антипатр прислал Александру яд, и он от этого яда и умер; яд же для Антипатра изготовил Аристотель, который стал бояться Александра, узнав о судьбе Каллисфена, а привез его Кассандр, брат Антипатра. Некоторые даже пишут, что он привез его в копыте мула.

(2) Дал же этот яд Иоллай, младший брат Кассандра: Иоллай был царским виночерпием, и Александр незадолго до своей кончины как-то его обидел. Другие добавляют, что участвовал в этом и Медий, друг Иоллая, пригласивший Александра к себе на пирушку. Александр, выпив килик, почувствовал острые боли и, вследствие этих болей, и ушел с пира.

(3) Кто-то не постыдился написать, что Александр, почувствовав близкий конец, ушел с намерением броситься в Евфрат: исчезнув таким образом из среды людей, он утвердил бы в потомках веру в то, что, произойдя от бога, он и отошел к богам. Жена его, Роксана, увидела, что он уходит, и удержала его; Александр же со стоном сказал, что она отняла от него непреходящую славу: стать богом. Я записал это скорее для того, чтобы показать, что я осведомлен в этих толках, а не из доверия к ним.

28

Александр скончался в 114 олимпиаду при Гегесии, архонте афинском. Жил он 32 года и 8 месяцев, как говорит Аристобул; царствовал же 12 лет и 8 месяцев. Был он очень красив, очень деятелен, стремителен и ловок; по характеру своему очень мужествен и честолюбив; великий любитель опасности и усерднейший почитатель богов. (2) Физическими усладами он почти пренебрегал; что же касается душевных, то желание похвалы было у него ненасытное.

Он обладал исключительной способностью в обстоятельствах темных увидеть то, что нужно: с редкой удачливостью заключал по имеющимся данным о том, какой исход вероятен; прекрасно знал, как построить, вооружить и снабдить всем необходимым войско. Как никто, умел он поднять дух у солдат, обнадежить их, уничтожить страх перед опасностью собственным бесстрашием.

(3) С решимостью непоколебимой действовал он в тех случаях, когда действовать приходилось на глазах у всех; ему не было равного в умении обойти врага и предупредить его действия раньше, чем мог возникнуть страх перед ним. Он нерушимо соблюдал договоры и соглашения; его невозможно было провести и обмануть. На деньги для собственных удовольствий был он очень скуп; щедрой рукой сыпал благодеяния.

29

Если Александр и совершал проступки по вспыльчивости или во гневе, если он и зашел слишком далеко в своем восхищении варварскими обычаями, то я этому не придаю большого значения. К снисхождению склоняют и его молодость, и его постоянное счастье, и то обстоятельство, что его окружали люди, которые стремились только угодить ему, а не направить к лучшему; такие есть и всегда, к несчастью, будут в свите царей.

Но я знаю, что из древних царей раскаивался в своих проступках один Александр – по благородству своей души. (2) Большинство же, даже сознавая свой проступок, оправдывают его как нечто прекрасное, думая таким образом прикрыть свою вину. Они ошибаются. Единственное исправление вины, по-моему, заключается в том, что виновный признает ее за собой и явно раскаивается в ней; тогда и обиженным обида их не кажется такой тяжкой.

Если сделавший злое признает, что дело его нехорошо, то остается добрая надежда на будущее: если он сокрушается о прошлых проступках, то он не допустит впредь подобной вины. (3) А если он возводил свой род к богам, то это не кажется мне большим проступком: возможно, что этой выдумкой он хотел возвысить себя в глазах подданных.

Я, во всяком случае, считаю, что он был не менее знаменитым царем, чем Минос, Эакил и Радаманф, чей род древние возводили к Зевсу, не вменяя им этого в дерзость и самомнение. То же можно сказать о Фесее, сыне Посейдона, или об Ионе, сыне Аполлона.

(4) И персидскую одежду он надел, по-моему, обдуманно: ради варваров, чтобы явиться для них не вовсе чуждым царем, и ради македонцев – для умаления македонской резкости и заносчивости. Для того же, думается мне, он и зачислил в их ряды персов – «носителей айвы», а в агему – людей, равных ее членам по достоинству. И частые пирушки устраивал он, по словам Аристобула, не ради вина: Александр пил мало – а из расположения к друзьям.

30

Тот, кто бранит Александра, пусть не только бранит достойное брани, но охватит все его деяния и даст себе отчет в том, кто он сам и в какой доле живет. Он, ничтожное существо, утружденное ничтожными делами, с которыми, однако, он не в силах справиться, он бранит царя, ставшего таким великим, взошедшего на вершину человеческого счастья, бесспорно повелителя обоих материков, наполнившего мир славой своего имени.

(2) Я думаю, что в то время не было ни народа, ни города, ни человека, до которого не дошло бы имя Александра. И я полагаю, что не без божественной воли родился этот человек, подобного которому не было.

На это, говорят, указывали и предсказания при смерти Александра, и разные видения, и различные сны, которые видели люди; почести, воздаваемые ему до сих пор людьми; память, которую он оставил о себе как о существе высшем; предсказания, которые и теперь, столько времени спустя, даются, из уважения к нему, македонскому народу.

(3) Я сам в этой работе с порицанием отозвался о некоторых поступках Александра, но я не стыжусь того, что отношусь к Александру с восхищением. А дела его я бранил потому, что люблю правду, и потому, что хочу принести пользу людям: поэтому не без божьего изволения и взялся я за эту работу.