Огненный всадник - Михаил Голденков Страница 92

Александра наполнила темно-красным токаем два бокала и поднесла один Кмитичу:

— Так выпьем же за то, что мы уже шведы! — улыбнулась она.

— О! — засмеялся Кмитич. — Это так! Хотя будет еще один акт подписания Унии. Но это уже формальность.

И они пригубили кубки. После бала Кмитич ужасно хотел пить и осушил свой бокал разом.

— Еще? — хитро улыбнулась Алеся.

— Ну, если за то, чтобы остаться литвинами, то не откажусь. Хватит и того, что московиты нас поляками все время называют. А Михалон Литвин утверждал, что мы вообще италийцы.

Алеся, улыбаясь на все свои белые, как снег, зубы, наполнила бокал Кмитича до краев и подлила себе:

— Читали этого сумасшедшего Михалона Литвина? Хотя на самом деле его звали Вацлав Ян Агриппа! И никакой он был не литвин!

— Скорее всего, — усмехнулся Кмитич. — У меня в библиотеке была его книга. Странная. А если совсем честно, то бред полный. Словно чужеземец какой-то писал. Я, по крайней мере, мало что понял. У Литвина этого странная логика. Он предлагает называть нас, литвинов, италийцами, а истинные литвины для него — это вообще жмайты! Почему? Потому что мы якобы вышли из Римской империи и высадились-де там, где сейчас Жмайтия! Только вот почему жмайты лишь сто лет назад своей письменностью обзавелись? Почему же мы и жмайты выглядим по-другому, не как итальянцы? Почему же поляки себя не называют италийцами?! Они ведь тоже бывшая часть Римской империи, как и французы, саксонцы, швейцарцы, англичане! Почему они все остаются самими собой, например, чехи хотят быть чехами, а мы придумываем какие-то нелепости?

— Это все — заказ польского короля, мой милый пан Кмитич! — горько усмехнулась Алеся. — Короли Польши со времен Витовта все время что-то сочиняют, чтобы ослабить нашу страну, наше самосознание. Ведь посеяв смуту в таких простых вещах, как вера народа или его самоопределение, так будет легко его сделать управляемой толпой и с легкостью полонизировать.

— Прошу пробачення, пани, — перебил девушку Кмитич, — не надо малевать поляков такими уж страшными бестиями. Нет этого. В Речи Посполитой, скорее, халатность и развал в умах нашей же шляхты царит, а не тайный заговор против Литвы. Так, развал в наших собственных головах. Тут, Але-ся, другое. Сто лет назад Жмайтия, обзаведясь собственной письменностью, решительно порвав с язычеством, решила, видимо, выйти из периферии Литвы, перестать быть диким закутком, и вот жмайтские литвины, чтобы поднять свой статус, стали сочинять некое великое прошлое на голом месте.

— Может, вы и правы, — кивнула Алеся, — только если бы этот Михалон был в самом деле ученым литвином из Жмай-тии, он бы первым делом обратился к нам, к Биллевичам, самому знатному и древнему жмайтскому шляхетскому роду, ибо наши семьи — самые древние русские роды, и наши родословные — и есть летопись литвинов. Мы ведем наше древо от девятого века. И уж кто как не мы знает, как все было. Наши предки еще с датским конунгом Рюриком Людбрандссоном прибыли в эти края диких балтов и финнов. От Рюрика отделилась большая часть дружины Оскольда и Дюра, которая захватила Киев, а Рюрик в 864 году вернулся в Данию, на свой родной остров Рюген, в Поморье и Лютву, чтобы собрать новое войско. Тогда-то к нему и примкнули наши предки. Правда, наша фамилия тогда звучала как Белов.

— Так значит, это ваши родственники — прусские Беловы и Бюловы? Или как их там правильней? Фон Белофф!

— Так, — кивцула девушка и села, — мы, как ныне Володы-евские, раскололись на два лагеря. Одни остались у немцев, другие переехали в новую Литву, оставив старую в Поморье, что ныне немцы так коряво кличут Помераньем.

— Уж кого не пойму, так это. Володыевских, — покачал головой Кмитич, — ну, католик пан Юрий Володыевский. Но ведь Подолье — его родина! И если Подолье воюет с Короной польской, то меня никакая вера бы не остановила, и воевал бы я за родину! При всем уважении к королю!

— Увы, — пожала голыми гладкими плечами пани Алеся, — кому-то честь шляхетская перед королем важней, чем родина.

— Значит, вы еще с Рюриком приехали сюда? — вернулся к родословной Биллевичей Кмитич.

— Так, но не совсем. Те самые древние Беловы построили Изборск и сели там, а позже Плесков.

— Псков! Так вот почему они так все время в наш союз рвались!

— Но вторая волна переселения была уже значительно больше. Когда более четырехсот лет назад не стало житья от крестоносцев по всему морю Варяжскому, в Поморье, Лютве и на Рюгене, то Биллевичи из Лютвы, а Рускевичи из Рюгена вновь переехали сюда — но уже не на пустое место, а к родне. Увы, места в Псковском государстве для них было мало, ибо только с одной Лютвы приехало более 70 ООО человек, да еще и 20 ООО с Рюгена. Вот тогда-то они и построили Новогоро-док, а позже, когда сил оказалось мало, пригласили из Померании прусского князя Миндовга с войском. Приехали новые переселенцы. Народ прибывал и прибывал. Нужно было войско. Вот тогда Миндовг и пригодился со своей дружиной и основал новое княжество литовское, став нашим первым королем, но только в этих землях. Так что не говорите больше, что мы ведем свой род от Миндовга. Куда Миндовгу до нас! И вот когда Биллевичи оказались в Жмайтии, потомков римлян они там не встретили. Люди в Жмайтии жили бедно, даже дико, в шкурах ходили и ночевали на деревьях. Те, что побогаче, строили крепости и укрывались там, но все равно латинской письменности не знали, пользовались рунами и даже гончарного круга не имели. Молились совсем другим языческим богам и духам природы. Так что этот Михал он Литвин, а правильней называть его настоящим именем — Вацлав Ян Агрип-па, специально все наплел! Зачем это надо было королю, вы спрашиваете? Чтобы отделить от нас Жмайтию, вотчину Биллевичей, чтобы разбить русский союз на несколько частей. Что и было сделано при подписании Люблинской унии. Русских Укрании, Подолья и Волыни просто отрезали от Литвы, ввергнув в руки польской шляхты! Что писал могилевчанин Томаш Иевлевич в «Лабиринте»? Катастрофа русского народа! Вот как он воспринял Речь Посполитую!

Кмитич усмехнулся. Его поразила осведомленность и начитанность этой молодой девушки. Похоже, она знала все на свете и в политике разбиралась не хуже гетмана.

— Так зачем же мы сами добивались подписания той Унии? Ведь поляки долго думали…

— Не знаю! — всплеснула руками пани Биллевич. — Это дурь нашей шляхты, которую сейчас и пытается исправить пан гетман. Вот почему я никогда не хотела быть католичкой. Лучше поменять королевство, если уж мы своего короля не хотим провозгласить! В Швеции, по крайней мере, никто никого так не угнетает, как здесь. У нас же поляки хотят, чтобы поляками стали абсолютно все: и мы, и жмайты.

— Все равно в книгах этого Литвина я почему-то не вижу замысла польского короля против Литвы, — улыбнулся Кмитич, — это, скорее, замысел жмайтской шляхты выглядеть благородней, чем есть. Я вот только одного не пойму, почему они не хотят гордиться своим северным происхождением? Почему этим гордятся голландцы, шведы, датчане, мы, а жмайтской шляхте подавай римские корни? Я, к примеру, горд, что зачинателем нашего рода, по словам моего деда, был лют Вуй или лютич Вуятич — как угодно. Наши предки римлян громили, были сильней их…