Куприн. Возмутитель спокойствия - Виктория Миленко Страница 91
Куприн. Возмутитель спокойствия - Виктория Миленко читать онлайн бесплатно
Эта квартира, где Куприны проживут 10 лет, станет известным адресом русского литературного Парижа и запомнится многочисленным гостям. Главным образом, из-за «духа дома» — важного, толстого, ленивого кота по кличке Ю-ю. Его знал «весь Пасси»: кот был так умен, что ходил к метро встречать хозяев. Одна из посетительниц Куприных вспоминала, что по пути в кабинет писателя нужно было заглянуть в столовую, где Ю-ю обычно дремал на батарее, и пожать ему лапу: «Говорить об А. И. и умолчать о коте нельзя — хозяин обидится. Кот — член семьи, разговаривают с ним серьезно и иногда страдают от его плохих настроений. Вдруг притворится кот несчастным и обиженным и назло всем начнет есть солому на кухонной метле — полюбуйтесь, до чего вы меня довели!» [368] Даже те, кто не бывал у Куприных, знали о нем из рассказа «Ю-ю» (1925).
Многие вспоминали обстановку кабинета, который Александр Иванович окрестил «аквариумом»: здесь были зеленые обои. Традиционный грубо отесанный стол, исписанный автографами. На стенах (в разное время) — известный снимок писателя с Сапсаном, портреты Чехова и Толстого с автографами, портрет Ивана Заикина, виды Гатчины и рисунки Ксении. Кабинет не был, что называется, «святая святых», Александр Иванович охотно его показывал, столь же охотно прерывал работу, если кто-нибудь приходил. «Политику» или «клевету», как он называл свою публицистику, давно считал ерундой, а творческое вдохновение посещало его все реже.
По близости с новой квартирой, на рю Доктор Бланш, быстро обнаружился новый «штаб»: кабачок «Au pelouse» («Лужайка»). Куприн прозвал его «Собачьим кабачком», потому что хозяйка держала целый выводок собак редкой охотничьей породы «голубой овернский брак». Весной 1924 года — мы чуть забегаем вперед — наш герой приведет сюда только что прибывшего в Париж Александра Михайловича Гликберга, известного в литературном мире под псевдонимом Саша Черный. Они были знакомы еще по Петербургу, но близко сошлись только теперь, в эмиграции.
Судьба послала Куприну Друга, который, как нам кажется, смог занять в его душе пустующее место Батюшкова. Саша Черный тоже был благородный и светлый человек с редкими донкихотскими качествами [68*]. Как и Куприна, его трясло от политики и от собратьев-эмигрантов; он предпочитал общаться с детьми и животными. Выпить тоже не отказывался. «Алкоголь его сгубил, — вспоминала о Саше Черном современница, — хотя пьяницей, как стал Куприн, его приятель, не был» [69*].
Жена Саши Черного Мария Ивановна Гликберг, дама почтенная, деловая, в прошлом преподаватель столичных Высших женских курсов, стала ближайшей подругой Елизаветы Морицовны Куприной. Мы с Марией Ивановной еще встретимся.
В сентябре 1923 года Александр Иванович получил коммунистический привет из Москвы. В Париж приехал Николай Семенович Клестов-Ангарский, старый большевик, сотрудник Моссовета, в то время редактор литературно-художественного сборника «Недра», и привез письмо от Марии Карловны. Ее муж 16 июля 1923 года был назначен советским полпредом в Италии, и чета Иорданских прибыла в Рим по случаю заключения договора о сотрудничестве (то есть о признании Италией СССР де-юре) с Бенито Муссолини. Смелый шаг: предыдущий полпред Вацлав Боровский был убит в Лозанне белогвардейцем.
Сказать, что русская эмиграция ненавидела советских пол- и торгпредов, — это ничего не сказать. Александр Иванович снова ловил на себе косые взгляды, но ему, похоже, было уже все равно. С Клестовым он встречался открыто, тем более что хорошо его знал: некогда тот руководил альманахами «Земля» в «Московском книгоиздательстве». Мария Карловна среди прочего писала:
«Теперь, дорогой Сашенька, вот что: каковы мысли твои и чувства о возвращении в Россию? Я уверена в том, что не подведу тебя и ни перед кем не скомпрометирую. Я прямо и откровенно спрашиваю тебя, что ты по этому поводу думаешь, потому что вряд ли эмигрантское существование может тебя удовлетворять. Эта жизнь пауков в банке с ссорами, сплетнями и интригами не для тебя, и длится уже слишком долго. Ты не пишешь давно. <...>
Я не имею решительно никаких полномочий ни от кого относительно каких бы то ни было переговоров с тобой о твоем возвращении в Россию. Пишу я тебе сама, по своему непосредственному чувству и желанию без чьего бы то ни было ведома. Но если то, что я пишу тебе, находит в тебе отзвук, то я могу частным образом навести справки, возможно ли твое возвращение. Я вполне верю тебе в том, что ты не станешь распространяться ни с кем о моем письме, так же как и я со своей стороны, конечно, никого не посвящу в нашу переписку».
Трудно сказать, откровенна ли была Мария Карловна. Возможно, прямых указаний Москвы и не было, но косвенных не могло не быть. Именно в то время велась активная кампания по возвращению литераторов из эмиграции [70*]. В СССР уехал, к примеру, Алексей Толстой. В потоке хулы, обрушившейся ему вослед, был и купринский голос. По воспоминаниям, поначалу он ругался: «Уехать, как Толстой, чтобы получать “крестишки иль местечки”, — это позор». А потом вдруг задумчиво прибавил: «...но если бы я знал, что умираю, что непременно и скоро умру, то и я уехал бы на родину, чтобы лежать в родной земле». Думаем, Александр Иванович говорил это искренне, учитывая и то, что все парижские годы он жил со страшным предсказанием Манухина: «и года не проживет».
Конечно, не стоит во всем искать политику; Мария Карловна могла просто жалеть бывшего мужа, которого хорошо знала. Вряд ли случайна ее фраза в письме: «Ты не пишешь давно». Однако отчет о встрече с Куприным Клестов прислал не ей, а Иорданскому, и в нем уделил внимание работе Куприна в «Русской газете», то есть вопросу политическому:
«Дорогой Николай Иванович!
Куприна я видел, все передал ему, что просила Мария Карловна. Он очень тронут. Выглядит неплохо, даже отмолодел. Елизавета Морицевна тоже неплохо выглядит. Нуждаются они очень. В Россию он не прочь ехать, но спрашивает, не расстреляют ли? В газете Алексинского он пишет и заявляет, что для него никогда не было вопроса в том, где писать; будет, говорит, писать даже на заборах, если надо высказаться.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Comments