Германия на заре фашизма - Андреас Дорпален Страница 90

Канцлер предложил отставку кабинета, но то, что предполагалось как обычная условность, неожиданно для него стало предметом серьезного обсуждения. Президент настаивал, что после прусских выборов в составе правительства должны произойти серьезные перемены, которые положат конец сотрудничеству с социалистами. Брюнинг сумел получить согласие маршала на объявление вне закона СС и СА, но, когда канцлер покинул президента, он уже всерьез сомневался, сохранил ли его доверие. Официальное коммюнике могло только подтвердить его опасения, сообщив, что канцлер, в соответствии с общепринятой процедурой, следующей за президентскими выборами, представил президенту отставку правительства [44]. Далее следовало замечание о том, что президент попросил Брюнинга «<забрать свое прошение».

Насколько короткая жизнь была суждена успеху канцлера, он узнал тем же вечером. Уже через несколько часов после того, как Гинденбург дал согласие на приостановление деятельности СС и СА, Брюнингу сообщили, что президент передумал и не подпишет декрет об их роспуске. Действуя по наущению Шлейхера, Оскар фон Гинденбург уговорил отца отозвать свое согласие, и усталый и до крайности встревоженный маршал сдался.

До недавнего времени Оскар фон Гинденбург играл неприметную роль среди советников своего отца. Являясь его помощником по военным вопросам, он служил связующим звеном между Гинденбургом и армией, но его функции не имели особого значения, поскольку Гренер и Шлейхер имели свободный доступ к президенту. Иногда его просили довести те или иные предложения до сведения отца, но к большому разочарованию заговорщиков, вроде Кааса, он неизменно отказывался помогать им в плетении сложных интриг. Вялый и лишенный интереса к политике, он предпочитал исправно исполнять обязанности отцовского адъютанта. Более того, он знал, что любое вмешательство с его стороны успешным не будет, поскольку отец всегда настаивал на строжайшем разделении обязанностей. Оскар вовсе не собирался идти против воли отца, и когда он подписывал свои письма к нему словами «ваш послушный сын», то именно таким и был.

Некоторые перемены в официальном статусе Оскара наметились лишь в 1931 году. Тому способствовало два фактора: ухудшение физического состояния маршала и, вследствие этого, рост его зависимости от сына и отчуждение от тех кругов, к которым он был близок всю жизнь. Осознав свои личные и политические проблемы, маршал все чаще стал обращаться к сыну, чтобы поделиться своими тревогами. Оскар разделял горечь отца, оказавшегося в вынужденной изоляции, и, когда его давний друг Шлейхер объяснил, что этого быть не должно, стал на его сторону против Брюнинга. Сын хотел тем самым облегчить жизнь отца, который очень страдал, но не забывал он и о собственном положении. Настанет время, когда он больше не сможет жить в тени своего отца. Оскар боялся, что, когда это случится, он станет отверженным, от него отвернутся даже близкие друзья. В качестве единственного сына, носителя имени Гинденбурга и хранителя семейных традиций, он стал осторожно настраивать отца против Брюнинга и сотрудничества последнего с центристами и социалистами. К таким увещеваниям президент оказался в высшей степени чувствительным. И неудивительно, что именно Оскар отсоветовал ему санкционировать своим именем подавление СА и СС.

План по роспуску нацистских организаций был фактически навязан рейху рядом правительств германских государств, недовольных тактикой выжидания, принятой кабинетом Брюнинга по отношению к нацистам. Когда же стало очевидно, что нацисты готовились, в случае победы Гитлера, захватить власть силой, Пруссия, Бавария, Вюртемберг, Саксония и несколько мелких государств стали угрожать, что предпримут акции по подавлению СА и СС собственными силами, если правительство рейха не начнет действовать. Получив этот ультиматум, Гренер решил, что престиж президента и правительства рейха требует немедленных действий. Для него это решение было отнюдь не легким, поскольку оно ставило крест на давно вынашиваемом им плане объединить СС и СА в поднадзорную рейху организацию, предназначенную для укрепления военного потенциала страны. После многомесячных проволочек время для такого шага, наконец, созрело. Гренер чувствовал, что имеет полное право проявить решительность, тем более что во время полицейских рейдов были обнаружены весьма тревожные директивы нацистов. Эти инструкции предписывали штурмовикам в Восточной Германии в случае нападения поляков не принимать участия в обороне страны, а воспользоваться этим поводом для захвата власти. То, что этот приказ был санкционирован им лично, фюрер самодовольно подтвердил в одной из своих речей. Он откровенно заявил, что не может вынуждать своих людей защищать коррумпированную «систему».

Объявление вне закона СА и СС должно было повлиять на планы обороны страны, поскольку они составлялись с расчетом на помощь со стороны этих подразделений в случае польского вторжения. Поэтому прежде, чем действовать, Гренер проконсультировался с представителями военного командования. Шлейхер и Хаммерштейн дали свое согласие сразу. Адмирал Редер, командовавший военно – морским флотом, высказал предложение, что, справедливости ради, стоит распустить и «(Железный фронт», но Шлейхер вмешался и сказал, что этот вопрос не обсуждается. Что же касается СС и СА, Шлейхер дал свое согласие на немедленные действия.

Правда, уже на следующий день Шлейхер передумал. Он предложил Гренеру возложить бремя ответственности за роспуск этих подразделений на Гитлера, предъявив ему определенные требования. Если он их не исполнит, тогда будут основания для роспуска его отрядов. Что именно заставило Шлейхера передумать, не вполне ясно. Некоторые из его подчиненных утверждали, что он всегда был против насильственного подавления нацистов и какое – то время пытался найти основания для сближения с ними. Получив доказательства предательской деятельности нацистов, он, очевидно, отказался от этой надежды, но передумал, узнав, что запрет СА и СС вызовет бурю возмущения со стороны младших офицеров рейхсвера, многие из которых испытывали глубокие симпатии к нацизму. Компромисс, который он предлагал, должен был доказать сомневающимся, что запрет – это последнее средство, к которому нацисты вынудили правительство своим упрямством. Возможно, он также хотел выиграть время для будущих переговоров, которые могли пройти успешнее, учитывая угрозу запрета СС и СА. Как бы то ни было, Шлейхера одолевали тревожные мысли. У Гренера даже создалось впечатление, что генерал был близок к нервному срыву: временами он казался безумным.

В тот же вечер Гренер посетил Гинденбурга, чтобы представить свои планы президенту. Он добросовестно доложил и об альтернативном плане Шлейхера, но Гинденбург с ходу отверг его и выразил свое полное единодушие с Тренером. У Мейснера тоже не нашлось возражений.

В те дни Брюнинга в Берлине не было. Он еще не вернулся из поездки по стране в рамках предвыборной кампании. О планах Гренера он ничего не знал. По его собственным воспоминаниям, он узнал о них только после возвращения в столицу в день выборов – 10 апреля. Он подверг сомнению своевременность мероприятия накануне парламентских выборов, но подготовка зашла уже слишком далеко, и назад пути не было. Иностранные дипломаты тоже знали о подготовке, и отмена оказала бы крайне негативное влияние на предстоящие переговоры о разоружении в Женеве. Поэтому канцлер решил согласиться с предложением Гренера.