Аристократия и Демос. Политическая элита архаических и классических Афин - Игорь Суриков Страница 9

Строго говоря, все названия афинских родов в некоторой степени условны. В Афинах (и в Греции в целом), в отличие от Рима, название рода никогда не входило в состав официального имени гражданина, и это зачастую мешает антиковедам как идентифицировать родовую принадлежность того или иного знатного афинянина, так и определять правильные наименования некоторых родов. Так, Филаидов (весь этот род или одну из его ветвей) иногда называют в литературе Кимонидами. Какое название – Кодриды или Медонтиды – следует считать более правильным? Были ли Писистратиды отдельным родом или ветвью рода Кодридов? Как назывался род, к которому принадлежал Алкивиад (предлагались разные варианты)? Это лишь немногие из числа тех вопросов, с которыми сталкиваются специалисты по афинской генеалогии. И далеко не на все такие вопросы вообще когда-нибудь будут даны однозначные и непротиворечивые ответы.

Мы не случайно остановились на проблематике, связанной с сущностью аристократического рода. Фактор родства играл очень большую, временами определяющую роль в политической жизни и политической борьбе. Важным средством аристократического влияния служила разветвленная сеть внутриполисных межродовых связей (поддерживавшихся главным образом путем династических браков), посредством которых создавались крупные коалиции родов, чаще всего на региональной основе: в связи между собою вступали обычно роды соседние, имевшие рядом расположенные резиденции и земельные владения. Такого рода коалиции были весьма значимым фактором политической борьбы в архаической и раннеклассической Аттике. Любой союз двух родовых групп, как правило, закреплялся брачными узами. Все политические альянсы были прежде всего альянсами сородичей и свойственников.

* * *

Весьма высокий авторитет аристократов основывался не в последнюю очередь на развитой системе генеалогических преданий, связывавшей их с легендарными героями микенской эпохи, а в конечном счете – с богами, прежде всего с Зевсом (именно это являлось важнейшим признаком принадлежности того или иного афинского рода к высшей знати – евпатридам). В свете вышесказанного представляется вполне естественным, что даже набиравшие силу по мере радикализации демократии «новые политики» незнатного происхождения стремились включиться в традиционный аристократический «истеблишмент», задействуя для этого матримониальные механизмы. Так, дети известного демагога Клеона породнились с одной из почтеннейших в Афинах семьей тираноубийцы Гармодия (из рода Гефиреев), а Никий – еще один видный афинский политический деятель эпохи Пелопоннесской войны, славившийся богатством, но не принадлежавший к евпатридам, – установил брачные связи с издревле знаменитой семьей, к которой принадлежал, в частности, оратор Андокид (эта семья по женской линии имела какое-то отношение к роду Филаидов, возможно, являлась одной из его боковых ветвей).

Следует помнить, что одним из важнейших критериев оценки индивида в Афинах, да и в целом в античной Греции, всегда оставалось его происхождение, что, кстати, помимо прочего, вызывало обостренный интерес греческих авторов, в том числе и классической эпохи, к генеалогическим сюжетам. В V в. до н. э. развитию этой тенденции способствовало общее возрастание в условиях демократии письменного элемента культуры. Появилось большое количество записанных и ставших доступными широким массам гражданского коллектива текстов документального характера, среди которых были и имевшие самое прямое отношение к «аристократической» составляющей исторической памяти. В частности, во 2-й половине V в. до н. э. был зафиксирован на мраморной стеле и выставлен в главном общественном месте города – на Агоре – полный список ежегодно сменявшихся афинских эпонимных архонтов со времени учреждения этой магистратуры. Отныне каждый афинянин мог прочесть в упомянутом списке громкие имена Мильтиада, Клисфена, Каллиада, Кипсела, Ксантиппа, Фениппа и многих других членов могущественнейших евпатридских родов Филаидов, Алкмеонидов, Кериков и т. д.

Генеалогии в античной Греции, как, наверное, и в любом древнем обществе, были одним из важнейших способов фиксации и манифестации исторической памяти. Весьма значительное место занимают они уже в эпосе Гомера, не говоря о Гесиоде. Появление на исходе архаической эпохи научной, в том числе исторической, прозы отнюдь не привело к изменению положения вещей, скорее, напротив: теперь уже в прозаическом жанре многочисленными авторами начинают фиксироваться самого различного рода родословия. Во избежание возможных недоразумений необходимо подчеркнуть, что речь идет не о каком-то «сочинении» или «изобретении» генеалогий, а о переходе издревле существовавшего генеалогического жанра из устной сферы культуры в письменную. Такой переход имел определенное значение, прежде всего в связи с тем, что он позволял сделать генеалогические стеммы несравненно менее подверженными порче, неизбежной при передаче «из уст в уста» в течение многих поколений. Генеалогии занимают прочное место в исторических трудах, начиная уже с подлинного «отца истории» (не вполне заслуженно уступившего этот титул Геродоту) – наиболее талантливого и, пожалуй, наиболее рационалистически настроенного из первого поколения греческих историков (логографов) – Гекатея Милетского. Гекатей, в целом критически относившийся к существующей мифологической традиции, тем не менее был абсолютно убежден в собственном происхождении от богов в шестнадцатом поколении (Hecat. FGrHist. 1. F 300) и, судя по всему, письменно зафиксировал с целью его доказательства подробную генеалогическую стемму. Вряд ли стоит видеть в подобном воззрении признак «наивности» Гекатея, который мог бы служить основанием для пренебрежительного отношения к нему как ученому. Дело, как нам представляется, несколько в ином. Великий логограф в своем подходе к родовым преданиям опирался на вековые традиции, сложившиеся в среде греческой аристократии, к которой он и сам принадлежал. Божественное происхождение знати в глазах отнюдь не только ее самой, но и рядовых граждан, было чем-то само собой разумеющимся, фактом, не нуждающимся в доказательствах и не подверженным каким бы то ни было сомнениям.

Несомненно, что отношение к аристократическим лидерам их рядовых сограждан в демократическом афинском полисе имело не только позитивную, но и, так сказать, «конфликтную» составляющую. Демос ощущал дистанцию, существовавшую между ним и знатью, и пытался по мере возможности сократить ее, чему, естественно, активно противилось большинство самих представителей аристократии. Совокупностью вышеназванных обстоятельств во многом и обусловливалась специфика генеалогической традиции в условиях афинской демократии. Одним из характерных показателей такой специфики была, например, эволюция отношения к патронимику («отчеству») в раннеклассических Афинах. Патронимик, наглядно демонстрируя происхождение своего носителя (не будем забывать о распространенном обычае давать сыновьям имена дедов по отцу и матери, а также отражать в семейной ономастике ксенические связи), вполне однозначно фиксировал его социальный статус. До демократических преобразований конца VI в. до н. э. полное имя афинского гражданина состояло из личного имени и родительного падежа патронимика (например, «Мильтиад, [сын] Кимона», «Гиппий, [сын] Писистрата» и т. п.).

В ходе реформ Клисфена, превративших дем (локальную общину или квазиобщину) в основную административную единицу полиса, была предпринята попытка вывести патронимик из состава гражданского имени, поставив на его место демотик (обозначение принадлежности к дему). Теперь афинянин должен был называть себя, например, «Мегакл из Алопеки» или «Эсхил элевсинец». Однако данное новшество, призванное в известной степени уравнять евпатридскую знать с рядовыми гражданами, приживалось очень трудно, о чем свидетельствуют данные остраконов – черепков с надписанными на них именами афинских политиков, применявшихся для голосования при остракизме и к настоящему времени в весьма значительном количестве (более 10 тысяч) найденных археологами. Основная масса находок относится к 480-м гг. до н. э., т. е. практически к начальному периоду клисфеновской демократии, когда внутриполитическая борьба в Афинах была весьма бурной и остракизму подвергались исключительно представители аристократии. Уже неоднократно отмечалось, что, судя по надписям на остраконах, афиняне по-прежнему чаще упоминали при личном имени патронимик, нежели демотик. В конечном итоге в Афинах (насколько можно судить, не без борьбы) утвердился компромиссный вариант официального гражданского имени, включавший в себя как патронимик, так и демотик («Перикл, сын Ксантиппа из Холарга» и т. п.). Аристократам в данном случае удалось отстоять право на публичную манифестацию своей генеалогической традиции.