Дневник 1812–1814 годов. Дневник 1812–1813 годов (сборник) - Александр Чичерин Страница 9

24 июня. Понедельник.

Лагерь у Иказни. Наш корпус выступил в 7 часов вечера. Было совершенно темно, когда мы раскинули бивуаки. Не было ни огня, ни дров для варки пищи, что было очень неприятно после бури, застигнувшей нас в пути.

25 июня. Вторник.

Лагерь у Милашево, по дороге от Дисны на Друю. Я был дежурным и имел много хлопот в пути. Наш корпус выступил в 3 часа дня и прибыл довольно рано в Милашево. Этот переход можно считать только прогулкой. Погода была чудная, поэтому стоянка в лагере доставляла удовольствие. Сначала нам велели готовиться вновь к выступлению, но затем к нашей радости приказ отменили.

26 и 27 июня. Среда и четверг.

М[естечко] Леонполь и укрепленные позиции у Дриссы. ^[58] Мы выступили из Милашева в 3 часа дня и после 12-часового хода 27-го в 3 часа ночи прибыли в Леонполь. Простояв здесь до 3 часов дня, мы выступили по направлению к Дриссе, где находились укрепленные позиции. Государь пропустил нас мимо себя, когда мы строились в боевые колонны, и глядел на нас с улыбкой на лице, но я думаю, что на сердце у него было совсем другое. Неприятель находился между нашей армией и армией князя Багратиона. ^[59]

28 июня. Пятница.

На местах. Все корпуса нашей 1-й Западной армии соединились у Дриссы. Наш корпус – 5-й. Армия князя Багратиона – 2-я Западная армия, она малочисленнее нашей. ^[60] Из дневного приказа мы узнали, что была стычка в арьергарде у Вислы, в которой наши войска взяли перевес. ^[61]

29 июня. Суббота.

На местах. В моем шалаше гостей не убавлялось. Праздновали вечером мои именины.

30 июня. Воскресенье.

По местам.

1 июля. Понедельник.

Утром моя рота назначена печь хлеб, но немного спустя приказ этот отменили, и каждая рота командировала по четыре хлебопека. Получено известие, что армия князя Багратиона имела блестящее дело у Миры! ^[62]

2 июля. Вторник.

Стоянка по дороге к Полоцку. Ночью получен приказ быть готовым немедленно выступить, но несмотря на таковой приказ, мы выступили лишь в 8 часов утра. Перешли реку Двину, прошли около 11 верст вдоль ее правого берега, чтобы стать на дороге в Полоцк и быть готовыми ежеминутно двигаться дальше.

3 июля. Среда.

На местах нам сообщили, что авангард Кульнева ^[63] действовал успешно у Друи. ^[64] Отдан приказ быть готовыми выступить через 4 минуты после сигнала (три удара палками). Распоряжение сделано после обеда. На этот раз тревога оказалась ложной. Мы остались по местам.

4 июля. Четверг.

Лагерь у Княжицы. Выступили в 2 часа дня, перешли реку Дриссу и, пройдя еще 9 верст по направлению к Полоцку, мы раскинули наши бивуаки. Благодаря дурной дороге мы пришли к назначенному месту только в 9 часов вечера.

5 июля. Пятница.

Лагерь в Соколицах. Шли с 12 часов дня до 9 часов вечера, остановились вместе со 2-м корпусом. С 29-го числа нам разрешено иметь только по две вьючные лошади на роту. Сегодня одна из наших лошадей заблудилась и нашлась только ночью ко всеобщей радости.

6 и 7 июля. Суббота и воскресенье.

Лагерь у Полоцка. Снялись от Соколицы в 3 часа пополудни, шли всю ночь, пришли в Полоцк в 7 часов утра. Дождь шел всю ночь, переход был очень утомительным, но нам предстояло еще 3 таких перехода, чтобы опередить французов у Витебска. Отслужили благодарственный молебен по случаю победы, одержанной у Миры Платовым. ^[65] В этом сражении, как доносят, уничтожены три полка французской кавалерии. Государь уехал из армии в Москву. ^[66] Один артиллерист, желавший служить в кавалерии, дезертировал и записался в один из наших уланских полков; здесь по стрижке волос его уличили, судили в Вильно. Попав в плен как раз по вступлении неприятеля в город, этот молодец, несмотря на предстоящую ему смертную казнь дома, предпочел убежать из плена, явился к генералу Ермолову и чистосердечно ему рассказал все. За такую преданность он был прощен и зачислен в кавалерийский полк, как он того желал.

8 июля. Понедельник.

Лагерь в с. Оболи у Зуи. Мы выступили в 1 час ночи и, пройдя 35 верст в 19 часов, остановились, перейдя Оболь, по направлению к Витебску. Будучи дежурным, я сегодня почти не отдыхал. Командир полка полковник Криднер, придерживаясь всегдашней своей привычки быть грубым, наговорил дерзостей одному офицеру нашего батальона, некоему Храповицкому. (Он ему сказал: «Вы перед взводом идете как кукла».) Порешив проучить командира, все офицеры батальона постановили отправиться к нему и объявить, чтобы на будущее время он предъявлял какие угодно строгие требования, но чтобы никогда не осмеливался говорить дерзости офицерам. Наш батальонный командир полковник Писарев, узнав о нашем намерении, попросил не идти всем разом, а предоставить ему переговорить с командиром полка. Мы приняли это предложение, и, как только остановились на бивуаке, полковник Писарев отправился к полковнику Криднеру передать все, что ему было поручено. Полковник Криднер рассвирепел. Он не захотел принять офицеров батальона всех, а потребовал к себе только четырех ротных командиров: Костомарова, Бринкена, Окунева и меня (Пущина). Он почти не дал нам говорить, исчерпал всевозможные угрозы, сказал, что его поражает наше неумение обуздать наших офицеров. На это мы ему возразили, что то же самое можем сказать и на его счет. В заключение он объявил, что дает нам 24 часа на размышление и по истечении этого срока потребует от нас определенный ответ, на основании которого будет действовать. При выходе из командирской палатки мы были встречены всеми офицерами полка, которые, узнав результат наших переговоров, заявили, что через 24 часа они все явятся повторить командиру то, что утром ему сказал полковник Писарев. В таком настроении мы отправились спать.