Лукреция Борджиа. Эпоха и жизнь блестящей обольстительницы - Мария Беллончи Страница 9

Король Ферранте Арагонский с беспокойством наблюдал из Неаполя за торжествами в честь заключения союза между Сфорца и папой. Король не отправлял послов в Ватикан. Когда граф де Пезаро сообщил ему о свадьбе с Лукрецией, король ответил формальным поздравлением. Он с тревогой ждал новостей от посла Диего Лопеса де Харо, которого по его просьбе его католическое величество, Фердинанд Испанский, отправил в Рим с широкими полномочиями.

Интерес его католического величества к царствующей неапольской династии, что особо подчеркивалось Диего Лопесом, вскоре стал приносить видимые результаты; понтифик с большим дружелюбием начал присматриваться к арагонской династии. Стоило этой благой вести достичь Неаполя, как король решил, что должен воспользоваться полученным преимуществом. Он отправил своего сына Фредерико в Рим с повторным предложением женить Джофре (сына папы), чтобы тот вошел в его династию (как теперь стало известно, к тому времени Чезаре стал кардиналом), и в попытке убедить Александра VI отказаться от союза против Неаполитанского королевства. Фредерико был благосклонно встречен папой и сумел заключить с ним брачное соглашение относительно младшего сына понтифика. В то время Джофре Борджиа еще не было и двенадцати лет, но, по словам посла Флорентине, «он был по-настоящему красив». Однако, как говорится, в отношении Джофре висел большой знак вопроса. Папа доверительно сообщал задушевным друзьям и даже тем, кто не особо пользовался его доверием, что полагает, будто Джофре не сын ему, но все равно признает его. У папы, наверное, были собственные причины считать, что Джофре является результатом акта измены, совершенного Ванноццей и ее мужем. По-видимому, король Неаполя не подозревал об имеющихся у папы сомнениях насчет отцовства в случае с Джофре, а если и знал, то не придал этому значения, иначе не стал бы так настаивать на женитьбе Джофре на своей очаровательной племяннице Санче Арагонской, дочери престолонаследника Альфонсо.

Свадьба Джофре и Санчи праздновалась по доверенности. Принц Фредерико представлял Санчу, и, пока зачитывались стандартные вопросы и шел обмен кольцами, он так смешно пародировал непорочную застенчивость юной невесты, что все общество во главе с папой сотрясалось от хохота. По окончании церемонии новой родственник обнялся со всеми Борджиа, и каждый присутствующий продемонстрировал дружелюбие, которое иногда перерастает в личную симпатию, но по большей части оставляет неизменной политическую ситуацию. Создалось впечатление, что юный жених повзрослел (во всех отношениях) и этот день, вероятно, ознаменовал окончание его детства.

Но самые честолюбивые планы были связаны у папы с красивым и дорогим его сердцу Хуаном, являвшимся, как говорится, зеницей его ока. Как сообщил Карло Канале, муж Ванноццы, Гонзага из Мантуи, когда обращался к нему с просьбой о лошадях для Хуана из знаменитых мантуанских конюшен, папа «почти наверняка» видит в «пасынке», как он остроумно назвал мальчика, своего преемника. Хуан жил в предвкушении прекрасного будущего, поскольку не только наследовал Гандийское герцогство старшего брата, но и вместе с невестой Марией Энрикес, кузиной короля Испании, получал королевское покровительство. (Несмотря на то что Педро Луис умер молодым, он оставил свой след в истории; всем известно, что во время службы в армии католического короля он вел себя храбро и имел военные награды.) К сожалению, Хуан не был наделен ни качествами кондотьера, как мечталось его отцу, ни хотя бы хорошего командующего. Он был молод, красив и богат, и все, что ему хотелось, так это пользоваться имеющимися привилегиями и проводить время в компании женщин. Более всего он любил куртизанок, отвечающих его необузданному темпераменту, а кроме того, молоденьких девушек и невест, которые оказывали серьезное сопротивление, тем самым удовлетворяя его жажду приключений и создавая иллюзию одержанной в ходе сражения победы, – единственный вид сражения, который ему подходил. Ему нравилось шокировать людей, и он хотел у всех без исключения вызывать восторг и восхищение. Иными словами, Хуан был тщеславен, как павлин, и являлся в значительной мере снобом. Ему по сердцу пришелся турецкий принц Джем, самая оригинальная личность в городе, который в это время жил в Ватикане в качестве заложника папы.

Возможно, у Джема на самом деле было не столь уж свирепое лицо, но оно, безусловно, выдавало, несмотря на кажущуюся апатию, коварную азиатскую жестокость. Контраст между смуглой кожей и светлыми глазами, обычно полуприкрытыми, между будто расслабленным, однако проворным телом, между его склонностью и одновременно отвращением к оргиям и чувственным удовольствиям настолько соответствовали экстравагантному и порочному идеалу Хуана, что он полагал, что, по крайней мере, должен хотя бы одеваться как Джем. Римляне скорее с иронией, чем с возмущением отреагировали на появление папского кортежа, возглавляемого герцогом Гандийским и турецким принцем, одетыми в восточные наряды, включая тюрбаны врагов христианского мира, и восседающими на одинаковых конях. Блестели и переливались на солнце церковные облачения и оружие, пока папа пересекал город, чьи церкви, дворцы, дома и средневековые башни были облиты теплым, темным золотом, которое веками доводилось до совершенства. На балконах женщины, разглядывавшие необычный кортеж, преклоняли колени, принимая папское благословение, притворно ужасались при виде турка (ходили слухи, что он не прочь поучаствовать в жестоких забавах) и с удовольствием разглядывали красивую фигуру шестнадцатилетнего герцога Гандийского, который под их взглядами чувствовал себя как нельзя лучше. Итак, задача состояла в том, чтобы женить Хуана на кузине короля Испании, что позволило бы ему стать членом одной из самых могущественных правящих династий Европы.

Папа открыл для обозрения все сундуки, чтобы поразить пышностью и великолепием предстоящей свадьбы. «В лавке рядом с моим домом, – написал Джанандреа Боккаччо, – располагался известный ювелир, который в течение нескольких месяцев только и делал, что вставлял драгоценные камни в кольца и ожерелья и скупал все виды драгоценных камней. Я сам это видел: несметное количество огромных жемчужин, рубины, алмазы, изумруды, сапфиры, и все в отличном состоянии». Все предназначалось герцогу Гандийскому – и не только драгоценности, но и меха рыси, соболя, горностая; сундуки, доверху набитые отрезами парчи и бархата, гобеленами, серебром и коврами. Папа взял на себя ответственность не только за свадебные подарки, но и за сына, его тело и душу. Дон Гинее Фира и Моссен Джеми Пертуза, заслуживающие всяческого доверия советники, были приставлены папой к Хуану, чтобы внимательно следить за молодым человеком и под страхом отлучения от церкви докладывать папе о его поведении. В Испании папа поручил сына заботам епископа Ористанского и, кроме того, проинструктировал всех и каждого, как следует наладить жизнь Хуана с самого первого момента, как он ступит на испанскую землю. Безусловно, это являлось доказательством не только знания Александром VI жизни и обычаев Испании, но и его здравого смысла.

Эти меры ясно давали понять, что папа никогда не доверял Хуану. Александр VI отдал следующие распоряжения. Его сын не должен выходить по ночам, играть в кости и притрагиваться к доходам Гандийского герцогства без согласия приставленных к нему советников. Папа особо подчеркнул, что Хуан должен хорошо обращаться с женой и составлять ей компанию. При прощании с папой 2 августа Хуан, ощущая неловкость, вел себя излишне надменно. Он еще не достиг Чивитавеккьи, а его уже догнал папский гонец, передавший дополнительные инструкции («inter alia» – «среди прочего»): следить за одеждой, заботиться о коже и волосах и немедленно надеть перчатки и не снимать их до Барселоны. Соль разъедает кожу, объяснил папа, а в нашей стране высоко ценятся красивые руки.