Записки командира роты - Зиновий Черниловский Страница 9

Так я и сделал, обходя пулеметы. На душе было неспокойно, я изо всех сил боялся передать свою тревогу ребятам. Но они ее заметили.

Мне как-то прежде многих других запомнился красноармеец, как тогда говорилось, С., чуть ли не единственный отваживавшийся, хотя и перебежками, передвигаться по Березовке в дневное время. В часы нашего ночного разговора он выделялся своим остроумием, какой-то особенной свободой поведения, не переходившей границ дозволенного в отношениях с командиром. Включая и непосредственного начальника, бывшего его одногодком.

— Добрый малый, — говорил об С. этот последний. — Когда хлеб делить, ему одному доверяем.

И этот-то парень в ту самую ночь, и как бы между прочим, сказал мне то, что и по сей день согревает меня более моих званий и наград:

— Я, товарищ командир роты, сам по себе слесарь, но случалось улучшать свое жизненное положение незаконными средствами. Воровал я, короче сказать. Случалось, что и на Сушке.

— Сушке?

— Сухаревке, значит. Но тебе скажу вот что: политрук наш нынешний парень хороший, да и взводный не шебуршит понапрасну. Но если мне придется вытаскивать раненого — то только вас… Думайте, что хотите, но слово мое камень.

Почти тотчас прогремел орудийный залп. Не прощаясь, я лишь махнул рукой и бросился к себе на КП. Орудийная стрельба, в том числе и ночная, не была чем-то новым и неожиданным. Однако на сей раз огонь становился все более грозным, и мы с Мамохиным вынуждены были держаться укрытий и маневрировать соответственно.

Светало, но, как всегда в середине декабря, неспешно. Снаряды ложились не очень густо, и притом рассредоточенно по всему фронту, насколько я мог его видеть, стоя у входа в мой поднакатный КП.

— Идут! — крикнул кто-то. И при вспышке взрыва мне удалось увидеть на мгновенье сваливающиеся на лед шеренги.

Тотчас на них обрушили свой огонь солдаты стрелковой роты. За ними вступили в действие пулеметы. Все, кроме кинжальных. Сердце замерло, и мгновенья, как это иногда бывает, показались часами.

— Пошло, — сказал Мамохин. — Кинжалы заработали!

Что-то треснуло у меня за спиной, я обернулся и увидел, что оба номера придворного расчета, первый и второй, повержены на землю. Я, естественно, бросился к ним, опережая Соню и догоняя Мамохина.

Прильнув к пулемету и достреляв до конца начатую ленту, схватил новую, приготовленную третьим номером, которому Соня утирала кровь, текущую со лба. Двое других не подавали признаков жизни.

Довернув винт кверху и распустив каретку на всю ширину, я было приготовился бить по тылам противника, как и было задумано, но тот же Мамохин удержал меня, коснувшись руки.

— Побегли назад, — сказал он.

Где-то еще стреляли, но пулеметам можно было и остановиться. Все те же стволы, бывшие в дефиците.

Теперь следовало заняться убитыми. Соне уже удалось вызвать санитаров.

— Да не убиты они. Пульс! Давай в дом. А то еще замерзнут.

Мы спустились вниз, в КП. Теперь можно было расслабиться и, чтобы унять неостывающий азарт, выпить положенные сто граммов.

— Сколько, по-твоему, все это заняло?

— Минут пять, — ответил Мамохин.

— Чего хотели немцы? Столь малыми силами? Да еще против гвардии?

Прибежал связной от командира стрелковой роты:

— Звонил и батальонный, и командир полка. Всем привет, а вашей роте особенный.

Мамохин налил стопаря и ему. От века принесшего добрую весть награждают… Хорошая традиция.

Вестовой еще только допивал из стакана, как где-то рядом грянули нежданные разрывы тяжелых снарядов.

— Наши проснулись, — сказали в одно слово солдаты. — Резерв главного командования. Спасайся кто может!

И действительно так. За несколько дней перед тем, явившись откуда-то и пристреливаясь, артиллеристы РГК, держа на прицеле школу (как мы предполагали), зацепили нас. Командир пулеметного расчета, прекрасный, милый человек, был искалечен, лежа в собственной постели. Артиллерийский снаряд, следуя по своей траектории, ударился о фундамент дома, взорвался, осколки прошили деревянную стену и, прихватив по пути древесину кровати, застряли в мускулатуре обоих предплечий… Ни в сказке сказать…

С тем его привезли ко мне в дом, и с тем мы его отправили в медсанбат, ибо всякое прикосновение к торчавшим из рук "занозам" причиняло ему нестерпимую боль. Так и не знаю я, что с ним стало. Хорошо помню, что любимой темой его разговоров было изобретение нагрудных жилетов, защищающих от пуль и осколков. Теперь это называют бронежилетами. Что б им появиться на полстолетия раньше?

…Убитых и умерших от ран — до санчасти — мы хоронили сами. С соблюдением скромных воинских почестей. Каре вокруг могилы, прощальное слово, пара залпов.

На следующий день нас посетил командир полка. Со времени первой встречи мы с ним не виделись. Только обменялись подарками. Я послал ему от наро-фоминских щедрот керосиновую лампу и подушку, он мне бутылку вина. Была ночь, и можно было, соблюдая осторожность, посетить любую из "точек". Он выбрал по карте ближайшую, но не самую близкую.

Все было как должно. Майор поблагодарил за службу, за преподанный немцам урок, как он выразился, а затем, как это не редкость, вышел наружу конфуз. Пулемет, вычищенный, заправленный, отказал. Как назло!

— Так оно и бывает, — сказал, улыбаясь, командир полка и, подойдя к пулемету, взялся за рукоять, нажал гашетку. Пулемет послал в ночь свои два-три, три-пять.

— Так-то! Ты на что нажимал? — спросил довольный собой командир. Впредь не робей перед начальством. Чудак-человек!

Вскоре его перевели куда-то. И было объявлено приказом, что новым командиром Первого гвардейского мотострелкового полка назначается подполковник Нерсес Балоян.

15

Я уже говорил, что по приказу командования Березовка была очищена от проживающего там населения. Хотя ни понять, ни оправдать этой меры я не могу. На мой вопрос, куда подевались обыватели сих мест, ни Мамохин, ни другие не знали; Так они говорили, а у меня не было оснований им не доверять.

Ночами мне не раз виделись двигавшиеся с осторожностью тени, тотчас куда-то исчезающие. Порой там или здесь видел я у своих ребят простые деревенские кошелки, наполненные провизией, как бы ожидающие хозяек. Это несколько удивляло, но ни спрашивать об этом, ни тем более вмешиваться в такого рода дела я не считал нужным. Есть вещи, которые командира не касаются.

А однажды, зайдя к командиру стрелковой роты, я обнаружил у него двух миленьких девушек, исправно чинивших офицерскую одежду — и на швейной машине, и на руках. Из деликатности поспешил уйти. Сам я в такого рода услугах не нуждался. Мне и самому не составляло труда пришить пуговицу и даже постирать подворотничок, но обычно Мамохин меня оттеснял… Что им двигало? Уж верно не корысть. Ибо страха, что я, не дай бог, отошлю его в строй, у него не было, да и не могло быть. Он вообще не испытывал страха.