Генерал В. А. Сухомлинов. Воспоминания - Владимир Сухомлинов Страница 9

Турки держали себя довольно пассивно, закупорив Троянский перевал. На этот же, последний, тропа шла по гребню отрога и вела к небольшой площадке на высоте шести тысяч футов, южная окраина которой была укреплена. Отдельные скалы, здесь нагроможденные, носили название «Орлиное гнездо».

Для колесного движения Троянский перевал был непригоден, но зимой весь путь до площадки мог быть удобно проходим, так как с гребня снег должен был сноситься ветром. Что касается подступов к устроенным каменным завалам «Орлиного гнезда», то для атаки они представляли нечто труднодоступное. Но к правому флангу с нашей левой стороны имелось мертвое пространство, непосредственно перед бруствером на скалах. Что касается других тропинок в горах, то они были для движения всех родов оружия совершенно невозможными, а зимой и в одиночку даже не пытались по ним пробраться.

Возвращаясь как-то с рекогносцировки, я заехал в Трояновский монастырь, настоятель которого меня радушно принял.

Небольшой, но зажиточный, этот приют иноков, видимо, благоденствовал. К монашескому укромному уголку, у подножья Балканского хребта, турки не добрались, и все монастырское хозяйство было в полном порядке. Гостеприимный игумен заявил, что недалеко от них имеется и женский монастырь, который состоит тоже в его ведении, и предложил мне пройти туда.

Мы отправились и через несколько минут подошли к ограде, заключавшей несколько небольших деревянных построек.

Встретила нас сама мать-игуменья, красивая болгарка лет тридцати, знавшая несколько русских слов. Чувствовалось во всем, что настоятель мужского монастыря здесь полный хозяин.

Всех монахинь было не более десяти, но ни одной старой я не видел. Нам подали настоящий турецкий кофе и всякие восточные лакомства. Беседовали мы непринужденно, я мог уже говорить по-болгарски довольно прилично.

В этих монастырях хорошо знали все дороги и тропинки в окрестных горах. Из расспросов мне стало ясно, что зимой всякое движение по ним прекращается и попытка перевалить на южную сторону возможна лишь по Трояновской тропе, так как все остальные бывают занесены снегом выше человеческого роста.

Тесная блокада привела к полному истощению продовольствия, и с последним сухарем Осман-паша вышел из плевненских укреплений, пробиваясь в сторону Софии.

Однако прорваться ему не удалось: в ожесточенном бою сам он был ранен, а армия его сложила оружие. Под ним была ранена и лошадь, белый араб, которого великий князь передал Офицерской кавалерийской школе. Лошадь эта никогда не ложилась и пала, опустившись только на колени. В музее школы сохранилось препарированное чучело этого исторического коня.

С ликвидацией Плевны руки русского главнокомандующего были развязаны, и предстоял переход в наступление. Зимний поход с движением через Большие Балканы в литературе признавался тогда предприятием рискованным и невыполнимым.

Великий князь, главнокомандующий, был другого мнения.

Генерал Гурко наступал уже на Софию, чтобы оттуда повернуть в долину Марицы, на которой находились Филиппополь и Адрианополь.

Генералу Радецкому предстояла трудная задача: спуститься к Казанлыку, преодолев сильные, укрепленные против него позиции турок. Помочь этой операции должен был отряд генерала Карцова из Ловчи. Поэтому, несмотря на прибытие полковника Сосновского, принявшего штаб 3-й пехотной дивизии, меня оставили в распоряжении Карцова.

Сосновского мы все знали по его репутации путешественника в Китай, куда он был командирован с научно-торговой экспедицией. Курьезный отчет его вызвал против него литературную кампанию, которая выяснила полную несостоятельность Сосновского в роли начальника подобной серьезной экспедиции, его неискренность и двуличность как человека. Последнее вполне подтвердилось на деле и в походе нашего отряда за Балканы.

Когда получено было приказание о наступлении на Сопот, по ту сторону гор, в долину Гиобса, генерал Карцов приказал мне отправиться в Трояновский монастырь и распорядиться там сбором болгарских четников и подготовкой всего, что будет нужно при движении отряда по Трояновскому проходу.

Прибыв в монастырь и приступив к выполнению данного мне поручения, через день я получил диспозицию о наступлении. В ней говорилось, что я назначаюсь начальником колонны из двух сотен 30-го Донского казачьего полка и двух рот Новоингерманландского пехотного полка, которые прибудут ко мне в д. Шипково из Орхании.

С этим незначительным отрядом я должен был обходным движением способствовать овладению «Орлиным гнездом» главной колонной генерала Карцова. Между тем из моих рекогносцировок и докладов в штабе было известно, что данное моей колонне направление зимой непроходимо. Тем не менее я выступил с казаками на Шипково, вдоль подошвы Балканского хребта, где ко мне должны были присоединиться две роты пехоты. С неимоверными трудностями, раскапывая лопатами снежные сугробы, мы дотащились к д. Шипково в полном изнеможении. Целый следующий день свирепствовала снежная буря, и пехота к нам не пришла.

На следующий день метель утихла. С лопатами вышло человек двадцать, и моя колонна из одних только казаков двинулась в путь. Наши болгары не брались быть проводниками. Сперва мы шли не более полуверсты в час, но затем глубина снега увеличилась настолько, что уже не было физических сил пробиваться в снежных сугробах выше человеческого роста.

Вернувшись обратно, не имея никаких известий от пехоты, которая должна была прийти, и переночевав в Шипкове, мы пошли обратно в Троян. По дороге нам встретился болгарин, сообщивший, что турки не пустили нашу колонну через Трояновский перевал и много раненых было доставлено в долину.

Когда я явился к Карцову, тот бросился ко мне со слезами на глазах. Он опасался, что я со своей колонной мог погибнуть.

У перевала осталось около пяти тысяч человек с генералом графом Татищевым во главе и при нем полковник Сосновский. Карцов дал мне предписание отправиться в распоряжение графа Татищева, а Сосновского просил прислать в Троян.

Происходило все это в двадцатых числах декабря, в снежную и холодную зиму 1877 года.

24 декабря я прибыл к графу Татищеву и доложил о том, что начальник отряда просит полковника Сосновского спуститься к нему в Троян. Вид его поразил меня своей растерянностью. Из его лепета я понял одно: он смешал данные моей рекогносцировки. Надо было обходить правый фланг позиции неприятеля, а он с нашего правого фланга искал обход левого фланга турок.

К перевалу были привлечены наши две девятифунтовые пушки. На колесах их доставить не представлялось возможности, поэтому тело орудия, лафет, колеса на салазках пришлось тащить отдельно. Что же касается снарядов, то люди несли их в сильный мороз на руках.

После отъезда Сосновского генерал граф Татищев, со свойственной ему прямотой, рассказал мне все то, что произошло так бестолково и в какую «калошу» начальник штаба посадил отряд. Не могли убрать даже нескольких раненых, и турки, выйдя из укреплений, закалывали их.

С мнением Сосновского, что турок выбить нельзя, граф не соглашался, решил штурмовать «Орлиное гнездо» и желал знать мое мнение по этому поводу. Я просил разрешения предварительно ознакомиться с создавшимся положением и тем, какие изменения произошли на позиции у турок.