Мирабо - Рене де Кастр Страница 9

После таких испытаний офицер получил кое-какие субсидии; это вспомоществование позволило ему наделать долгов и усовершенствоваться в любви. Роман с одной актрисой, очаровательной Данжвиль, напоминает главу из «Манон Леско», хотя Виктор де Мирабо и не был столь утонченным, как шевалье де Грие; однако он обладал его приятной внешностью, и на сей раз любовная стратегия привела его к успеху.

Узнав об этих выходках, старый маркиз Жан Антуан отправил сына на войну: тогда воевали за то, чтобы посадить Станислава Лещинского обратно на польский трон. Эта кампания прошла мимо Виктора де Мирабо, оставив о себе лишь воспоминания, достойные быть запечатленными в приключенческом романе. Отставной любовник преобразился в провансальского дʼАртаньяна. Он разъезжал на слепом коне, которого купил одноглазым; спутанная эспаньолка, покрытый грязью мундир и дырявые карманы превратили его в предмет насмешек.

Жалкий вояка, тем не менее, был полон решимости занять место в свете; он так прямо и заявил об этом королю, королеве и дофину — по крайней мере в мыслях, ибо трудно себе представить, чтобы его заявления попали дальше первого камердинера всемогущего кардинала де Флери; сей верный слуга заявлял, что неподкупен, а стало быть, был не по карману лейтенанту Мирабо.

В ожидании того дня, когда можно будет купить должность полковника, молодой офицер прозябал; вся его надежда была на недавно обретенного друга — дворянина, представителя старинного рода, происходящего из Пуату, маркиза де Сен-Жоржа. Тот сначала познакомил своего протеже с молодым талантливым офицером, уроженцем Экс-ан-Прованса Жан-Люком де Клапье, маркизом де Вовенаргом. Эта связь, подробности которой известны благодаря обширной переписке, является одним из важнейших событий того века: оба молодых человека интересовались литературой, они считали друг друга способными совершать великие дела. Вовенарг, надломленный во цвете лет суровой военной жизнью, обрел славу лишь перед смертью, благодаря единственному тому, опубликованному в 1746 году.

К тому времени Виктор де Мирабо уже давно оставил службу: это поначалу он думал, что жаждет военной славы, но вскоре понял, что жаждет только абсолюта. «Честолюбие снедает меня, но странным образом; я жажду не почестей, не денег и не благодеяний, а имени. Лишь обретя имя, я могу стать собой», — писал он Вовенаргу уже в 1738 году.

В 1739 году, находясь в гарнизоне в Бордо, он познакомился с Шарлем де Монтескье, и как будто был многим обязан этому знакомству. Что же касается Монтескье, то будущий автор «О духе законов» тонко охарактеризовал порывистого офицера: «Сколько гениальности в этой голове, и как жаль, что из нее можно извлечь только буйство!»

Эта оценка напророчила целую жизненную драму; Виктор де Мирабо был водой, кипевшей в чересчур большом котле; из котла вырывались пар и свист, но никакого практического применения энергии найти было невозможно.

Ко времени встречи с Монтескье Виктор уже два года как лишился своего отца, ужасного Жана Антуана; великий предок завещал старшему сыну все свое состояние — 27 500 ливров ренты. Но он не мог вступить во владение наследством до достижения совершеннолетия по закону, то есть до 1740 года. Пришлось пока остаться в армии. На военную карьеру он больше не рассчитывал; но поскольку в том самом 1740 году снова разразилась война, он счел гражданскую жизнь недостойной себя и стал храбро сражаться.

В 1741 году он был вынужден вернуться в Париж, поскольку был ранен, но не Марсом, а Венерой. Медицинский факультет Монпелье беспомощно развел руками вслед за коллегами из Бордо. В Париже испробовали другие снадобья; но и те оказались малоэффективными, поэтому в 1743 году маркиз, достигнув всего лишь чина капитана, попросил об отставке.

Годы, посвященные чтению, сформировали его весьма своеобразные взгляды; однажды он гордо ответил нотариусу, возмутившемуся из-за плохого ведения его дел:

— Да будет вам известно, что я не руководствуюсь в делах общими принципами.

Трудно было бы точнее высказаться о себе самом. Увы, маркиз де Мирабо вовсе не собирался заниматься самокритикой: он разработал систему и проводил ее в жизнь. Подсчитав свои ресурсы, он убедился, что по выплате годовых налогов на наследство ему останется только 16 тысяч ливров ренты. Если этого было достаточно, чтобы жить бобылем в Мирабо, этого совершенно не хватало для осуществления великого плана честолюбца, вознамерившегося превратить свой род в «величайшее семейство Франции».

Маркизу де Сен-Жоржу Мирабо был обязан понятием, которое ускользнуло от его предков: благородное семейство имеет вес, только если бывает при дворе и проживает в Париже. Так что было необходимо обзавестись домом в столице и, по возможности, замком в ее окрестностях.

Эти планы можно было осуществить, избавившись от земельных владений в Провансе; к несчастью, их основу составляло маркграфство Мирабо; обратив его в деньги, можно было утратить титул.

Столкнувшись с этой дилеммой, маркиз де Мирабо не колебался; у него были воззрения великого государственного деятеля. Однако, созданный для управления королевством, он был неспособен вести дела на ферме: грандиозность общих задач затмевала частности. Тогда он повел себя как министр финансов: занял денег, чтобы их потратить. Его приобретения стали залогом его долгов; он покупал под пять процентов ценности, приносившие в лучшем случае три процента; таким способом можно было бы обратить в пыль гораздо более существенные доходы, чем его собственные.

Один за другим он купил поместье под Немуром, замок Биньон, потом особняк в Париже, на улице Бержер. После трех лет ремонта Биньон всё еще был похож на сарай; что же до парижского особняка, то, несмотря на потраченные сто тысяч ливров, крыша в нем протекала так, словно ее не было вовсе.

При таких методах хозяйствования общие доходы маркиза де Мирабо сократились на пять тысяч ливров, тогда как расходы выросли на ту же сумму; осталось шесть тысяч ливров чистого дохода. Он решил, что настал подходящий момент, чтобы выгодно жениться и облегчить себе проведение новых финансовых операций. Мирабо положился на выбор маркиза де Сен-Жоржа: тот знал в своей провинции невесту, за которой давали 30 тысяч ливров ренты. «Как раз можно удвоить свои финансы», — думал про себя маркиз де Мирабо, который в своих счетных книгах часто путал чистый доход с «грязным».

Мадемуазель де Вассан была единственной дочерью Шарля де Вассана и Анны Терезы де Фирьер-Совбёф; она родилась в 1725 году, в двенадцать лет была выдана замуж за своего кузена Совбёфа и уже в тринадцать овдовела — брак состоялся лишь на бумаге. За ней давали баронство Пьер-Бюфьер, первое в Лимузене. Это восхитило маркиза де Мирабо, развеяв все его сомнения.

Всё в этом браке было надувательством: Вассаны проживали раздельно, поделив и имущество; маркиз де Вассан — пустое место, неизвестно как ставшее бригадным генералом, маркиза де Вассан — типичная теща из театральной пьесы, корыстная и бесчестная.

С озадачивающей беззаботностью, не читая, маркиз де Мирабо подписал брачный договор, связывающий его с девушкой, которой он в глаза не видел. Тридцать тысяч ливров ренты так и остались мечтой, на руки он получил лишь четыре тысячи. Они были принесены уродливой, сварливой и нелепой невестой, будто созданной для своего соотечественника г-на де Пурсоньяка ^[8].