Женщины, которые любили Есенина - Борис Грибанов Страница 9

В принципе Сологуб был прав, но он не хотел признавать, что бывают исключения из правил, что иногда судьба балует своих любимцев. Достаточно вспомнить хотя бы «баловня судьбы» Моцарта. Хотя, конечно, легкий успех таит в себе опасность особого рода — молодого и талантливого поэта не составляет труда затянуть в болото богатого и сытого благополучия.

Такая опасность грозила тогда в Петрограде и Есенину. Чернявский вспоминал: «Его стали звать в богатые буржуазные салоны, сынки и дочери стремились показать его родителям и гостям… За ним ухаживали, его любезно угощали на столиках с бронзой и инкрустациями, торжественно усадив посредине гостиной на золоченый стул… Толстые дамы… лорнировали его в умилении, и солидные папаши, ни бельмеса не смыслящие в стихах, куря сигары, поощрительно хлопали ушами».

В этой круговерти обольщения и соблазнов главное место занимали женщины, представительницы столичной литературной богемы. Есенин побаивался этих «жриц любви», посягавших на него, ему казалось, что женщины в городе непременно должны заразить его «скверной болезнью». «Они, пожалуй, тут все больные», — говаривал он.

Тот же Чернявский в своих воспоминаниях рассказывал, как Есенину на первых порах приходилось с трудом и смущением отбиваться от одной маленькой поэтессы, которая упорно садилась к нему на колени, требуя ласки. Другая девица разгуливала перед ним в чем мать родила, а он смущался и робел, не зная, что делать. Третья оказалась наиболее решительной — она так страстно целовала его, что у него голова пошла кругом. «Я и не знал, — говорил он друзьям, — что у вас этак целуются. Так присосалась, точно всего губами хочет вобрать». Но охота на неискушенного и, конечно, особенно привлекательного для опытных «жриц любви» «пастушка», так, по словам Сергея, ничем и не кончилась.

Любопытно, что он — быть может, подсознательно — выстраивал психологический барьер против столичных эротоманок. Он частенько предавался воспоминаниям о непритязательных и чистых девушках родной Рязанщины.

Любовные похождениях там, в Константинове, переплетались в памяти Есенина с образами красот природы Рязанщины. Как писал Чернявский, «ему хотелось украсить этим лиризмом самые родные ему и навсегда любимые предметы, образы, пейзажи — в глазах тех, кто не может знать их так, как он. От этого полубытового мечтательного рассказа о деревенской любви и всего, что с нею связано, у меня в памяти твердо остался только образ серебрящихся ночью соломенных крыш».

Вершиной литературного успеха Есенина в те годы в Петрограде стал выход в свет первой книги его стихов «Радуница». Со свойственной ему самоуверенностью он написал в своей автобиографии 1923 года: «Все лучшие журналы того времени (1915) стали печатать меня, а осенью (1915) появилась моя первая книга «Радуница». О ней много писали. Все в один голос говорили, что я талант.

Я знал это лучше других».

Никогда ранее стихи Есенина не получали такого резонанса со стороны литературной критики и литературных кругов. Его нахваливали, отмечали свежесть, музыкальность и цветистость его стихов.

Однако надо признать, что далеко не все критики были единодушны, приветствуя «Радуницу». Кое-кто из них отмечал в ней сильное влияние «крестьянствующих поэтов». Профессор Сакулин, например, прямо писал, что Есенин — поэт еще незрелый, подражающий в своем творчестве Клюеву. Другие критики, в частности Н. Венгров, подчеркивали его «дешевый и даже порой вульгарный стиль». З. Бухарова критиковала однообразие его ритмов, а Деев-Холодковский, рецензируя «Радуницу» в московском журнале «Друг народа», отмечал прямую зависимость Есенина от народных песен и считал Есенина и Клюева поэтами «интересными», сожалея об отсутствии в их стихах «гражданской скорби».

Указания на зависимость Есенина от стихов Клюева отнюдь не огорчали молодого поэта. Возможно, то, что его сравнивают с поэтом, уже завоевавшим широкую известность, даже льстило его самолюбию.

Первая мировая война продолжалась, и Есенин в 1916 году был призван в армию. Ему повезло — его не отправили на фронт. В своей автобиографии 1923 года Есенин писал: «При некотором покровительстве полковника Ломана, адъютанта императрицы, был представлен ко многим льготам. Жил в Царском недалеко от Разумника Иванова. По просьбе Ломана однажды читал стихи императрице. Она после прочтения моих стихов сказала, что стихи мои красивые, но очень грустные. Я ответил ей, что такова вся Россия… Революция застала меня на фронте в одном из дисциплинарных батальонов, куда угодил за то, что отказался написать стихи в честь царя…

В революцию покинул самовольно армию Керенского…»

Так или иначе, но весной 1917 года Есенин снова оказался в Петрограде.

Об этом периоде жизни Есенина вспоминал Рюрик Ивнев: «Встретился я с Есениным уже после того, как он вышел из «царскосельского плена». Это было недели через три после февральской революции. Был снежный и ветреный день. Вдали от центра города, на углу двух пересекающихся улиц, я неожиданно встретил Есенина с тремя, как они себя именовали, «крестьянскими поэтами»: Николаем Клюевым, Петром Орешиным и Сергеем Клычковым». Они шли вразвалку и, несмотря на густо валивший снег, в пальто нараспашку, в каком-то особенном возбуждении, размахивая руками, похожие на возвращающихся с гулянки деревенских парней.

Сначала я думал, что они пьяны, но после первых же слов убедился, что возбуждение это носит иной характер. Первым ко мне подошел Орешин. Лицо его было темным и злобным. Я никогда его таким не видел.

— Что, не нравится тебе, что ли?

Клюев, с которым у нас были дружеские отношения, добавил:

— Наше времечко пришло.

Не понимая, в чем дело, я взглянул на Есенина, стоявшего в стороне.

Он подошел и встал около меня. Глаза его щурились и улыбались. Однако он не останавливал ни Клюева, ни Орешина, ни злобно одобрявшего их нападки Клычкова. Он только незаметно для них просунул свою руку в карман моей шубы и крепко сжал мне пальцы, продолжая хитро улыбаться».

Описанный Ивневым случай при всей своей кажущейся незначительности весьма важен для понимания того, какую позицию занимал Есенин в стане крестьянских поэтов — внешне он солидаризировался с ними, но внутренне относился к их попыткам утвердиться силой очень и очень скептически.

А тем временем подступила весна, и Есенина потянуло в Константиново, на родину.