Екатерина Дашкова - Александр Воронцов-Дашков Страница 9

Семен, младший брат Дашковой, тоже путешествовал. В шестнадцать лет он был отправлен отцом в путешествие через всю Россию с инспекцией семейных владений — земель и медеплавильных заводов на Урале. Предполагалось, что в один прекрасный день он станет управлять семейным богатством, но этим планам не суждено было осуществиться, поскольку его карьера была внезапно прервана политической деятельностью Дашковой. В конце концов Семен уехал жить за границу, сначала занимая дипломатические посты в Вене и Лондоне, а затем остался как частное лицо в Англии. Дашкова тоже чувствовала очарование далеких мест. С детства она мечтала о путешествиях в другие страны, о познании мира, об использовании когда-нибудь своих знаний на благо человечества ^[56]. Лишенная возможностей, которые были у братьев, она была убеждена в том, что если сможет использовать свою внутреннюю силу и ресурсы, то будет заниматься исследованиями и путешествовать сама, без помощи отца, дяди или кого-либо еще.

Стремление стать выдающейся женщиной в мужском мире делало ее нетипичной и странной главным образом потому, что во внешней жизни — в отличие от ее внутреннего, частного «я», — она вела себя по-мужски. Возможно, рисуя слишком широкую картину условий жизни дворянок в России, Лотман объясняет: «Наличие выбора резко отделяло дворянское поведение от крестьянского… Любопытно отметить, что с этой точки зрения поведение дворянской женщины было ближе к крестьянскому, чем к мужскому дворянскому…» Затем он приводит схему выбора жизненного пути знатных дворян ^[57], которая полностью соответствует карьере Дашковой. Она решает принять участие в дворцовом перевороте, свергает правительство, а потом уезжает за границу, где становится выдающейся фигурой в интеллектуальных кругах Европы XVIII века. Интересно, что в то время, как Дашкова неубедительно утверждала, что не искала государственной службы, ставшей для нее неожиданностью, она чувствовала себя вполне подготовленной к службе военной. Кажется, она просила назначить ее командиром гвардейского полка, но Екатерина отклонила просьбу. На самом деле, Дашкова всегда стремилась к государственной службе, и только когда возможности не реализовывались, она возвращалась к семье, воспитанию детей и управлению своими имениями.

Вскоре корь начала отступать, состояние Дашковой улучшилось и глаза ее снова стали видеть. В «Записках» она представила возвращение зрения как момент просветления и просвещения — от тьмы тогдашней жизни к свету надежды и вдохновения. Вновь обретая силы, она еще сильнее желала устроить себе особое будущее, похожее скорее на жизнь братьев, чем сестер. Со свойственными ей самообладанием, серьезностью и решимостью она стала искать поддержки и утешения в книгах, начав самообразование с изучения находившейся в доме большой библиотеки. Хотя она была молода и не могла понять все, что читала, она познакомилась с новыми идеями французского Просвещения по книгам Бейля, Монтескье, Вольтера и Буало. Они открыли ей глаза на человеческое достоинство, дух свободы и трансформацию общества посредством образования людей, распространения знаний и науки и борьбы с предрассудками. Она считала, что изменение индивида через образование приведет к социальным изменениям и это наиболее эффективный путь проведения реформ. Создание справедливого общества зависит от должным образом просвещенных граждан, готовых выполнять сознательно и добровольно свои гражданские обязанности перед семьей и государством.

Так ей открылся мир разума, интеллектуальной энергии и критического мышления. Хотя она едва упоминала в «Записках» о влиянии Руссо и, кажется, не одобряла его идей, ее библиотека содержала обширную коллекцию его трудов. В самом деле, Вольтер и Руссо оказали на нее тогда серьезное влияние, и их идеи еще долго отдавались эхом в ее неприязни и недоверии ко всему искусственному и лицемерному, особенно к петербургскому придворному обществу. Она начала переосмысливать и переоценивать мир, в котором жила — иррациональную и часто противоречивую природу установленного порядка, ханжество придворной власти и духовенства, отсталость России и ее институций, низкое качество образования на всех уровнях и зло правительственной коррупции. Хуже всего была опора экономики на вопиющую несправедливость крепостничества, систему, при которой землевладельцы обладали абсолютной властью над мужчинами, женщинами и детьми, которыми владели. С этими вопросами она будет разбираться честно, хотя, быть может, не всегда удовлетворительно, в течение всей жизни.

Когда Дашкова вернулась в Петербург, ее новые идеи лоб в лоб столкнулись с изобилием и чрезмерным богатством ее окружения. Она чувствовала себя еще более изолированной, чем раньше, даже среди толпы людей на официальных домашних приемах и обедах, превращавшихся в пышные церемонии, в которых участвовало до двухсот человек. Она снова ощущала себя выставленной перед всеми напоказ — и в то же время одинокой. Это переживаемое ею публично и лично одиночество было одним из главных факторов, влиявших на развитие и формирование ее характера. Ей не к кому было обратиться, она редко виделась с братьями и сестрами, а Александр, ее ближайший друг, учился в далеком Версале. Она становилась апатичной, скрытной, задумчивой, ее угнетали холодность дядиного дома, безразличие семьи, контраст между интеллектуальным чтением и искусственностью жизни. Ее неумение разрешить противоречие между повседневным существованием и твердыми принципами, реализовать их во всей полноте в процессе самосозидания и успешно применить их в жизни получит в будущем трагическое развитие. Она остро чувствовала различие между стремлением к свободному и независимому существованию и требуемым при дворе подобострастием. Придворное общество подавляло ее энергичную натуру до такой степени, что одиночество и чувство отчужденности развились в психологический кризис. Это были главные причины постоянно возвращавшихся приступов мрачности и депрессии, которые преследовали ее до конца дней. По ее собственному признанию, только религиозные убеждения удержали ее от самоубийства.

Ее психологическое состояние ухудшалось, и это заметили при дворе, опасались даже нервного срыва. Личный врач императрицы Герман Каау-Бургаве ^[58] пытался лечить ее депрессию («меланхолию»), но не смог найти физических причин нездоровья. Рядом не было никого, с кем она могла бы разделить свои самые глубокие чувства и кто был бы действительно озабочен ее внутренним кризисом: «Поэтому меня забросали тысячью вопросов, большинство их, однако, не было порождено ни любовью, ни сочувствием, которых я жаждала. А стало быть, никто не добился от меня искреннего признания, да и вряд ли я сама могла понять свое состояние, вызванное моей гордостью, оскорбленной чувствительностью и самонадеянным решением добиться всего собственными силами» (15/39).

Со временем, взрослея, Дашкова научится маскировать и скрывать свои мечты, стремления и истинные чувства.