Художники во Франции во время оккупации. Ван Донген, Пикассо, Утрилло, Майоль, Вламинк... - Вернер Ланге Страница 9
Художники во Франции во время оккупации. Ван Донген, Пикассо, Утрилло, Майоль, Вламинк... - Вернер Ланге читать онлайн бесплатно
Оккупация обязывает, и Жаку Руше приходилось давать концерты немецкой музыки в большом зале Оперы. По правде говоря, это не было ему неприятно.
Большой поклонник Вагнера, он должен был приехать в Берлин с Тристаном и Изольдой [28]. К великолепному составу исполнителей он добавил Жермен Любен — восхитительную, незабываемую Изольду. Оркестр под руководством юного берлинского дирижера Герберта Караяна был такого уровня, который не имел в то время ни один оркестр во Франции. Я никогда не забуду этой блестящей постановки великой оперы.
Любопытно, что Палестрина [29], суровое и трудное для восприятия произведение Ханса Пфицнера, также имело триумф. Ослепительный Жозе Бекман продемонстрировал поразительную энергию. Пфицнер, известный своим трудным характером, приехал в Париж, чтобы наблюдать за исполнителями его музыки. Все это было удивительно.
Молодой композитор Вернер Эгк [30], один из наиболее значительных представителей нового немецкого музыкального поколения, также приехал в Париж, чтобы показать свою оперу Пер Гюнт, уже триумфально встреченную во многих европейских столицах. Его балет Иоанн Царисский, поставленный и исполненный Сержем Лифарем, был принят тоже с большим энтузиазмом.
Благодаря великодушной дружбе Жака Руше, который предоставил в мое распоряжение небольшую ложу с прямым выходом за кулисы, что позволяло мне приветствовать моих друзей-артистов во время антракта, я смог присутствовать на многих представлениях.
Друживший с Сержем Лифарем и Жермен Любен, а также с Сержем Перетти, первым танцовщиком, я посещал Оперу очень часто.
Во время приезда Майоля в 1942 году в Париж по случаю выставки Брекера я попробовал убедить Майоля, который сильно любил оперу, сопровождать меня. Но у Майолей не было машины, и они не могли, следовательно, легко добраться из Марли в Париж. Мы учли это в их следующий приезд — на этот раз они поселились в отеле «Кларидж» на Елисейских полях. Вечером в среду, в балетный день, я предложил Майолям воспользоваться моей маленькой ложей. (Лифарь и Перетти танцевали Болеро Равеля.) В антракте я узнал, что представление доставило им удовольствие, и мы пошли поприветствовать Лифаря в его ложу. Он нас встретил с голым торсом, мускулистым торсом казака, полный грации, очень красивый. Пораженный его видом, Майоль незамедлительно попросил артиста позировать для серии рисунков. Взгляд художника был просто прикован к фигуре Лифаря. Разумеется, Лифарь согласился. Более того, он навещал нас каждый день в течение всей следующей недели в «Кларидже» для бесконечных сеансов позирования.
Еще до войны во время моего пребывания в Париже я заметил картины, которые украшали витрины магазинов класса люкс и не могли остаться незамеченными. На них были то букеты цветов, то женщины с глубоким декольте, сидящие в театральной ложе, то обнаженные модели, по-особенному чувственные.
Художника, который изображал весь этот мир, звали Жан-Габриэль Домерг. Это был ухоженный бородач, может быть, даже слишком ухоженный [31]. Не имея ни таланта, ни художественного вкуса, он преуспел, войдя в круг состоятельных людей. В каждой большой квартире какого-нибудь буржуа, уже перегруженной картинами, тем не менее находилось место для его букетов и портретов вроде «Мадам в театре». Заказы стекались в таком количестве, что Домерг стал богаче своих клиентов. У него была шикарная квартира на улице Йены, виллы на Лазурном берегу (его дом в Каннах называли «Вилла Домерга») и бог знает, где еще.
Приехав в Париж, я сразу заметил странное отсутствие картин Домерга в дорогих магазинах. Я быстро получил этому объяснение благодаря визиту его адвоката. «Его клиент» не вышел из моды, вовсе нет. Но «его клиент» опубликовал карикатуры на «немецкое правительство». Не видя их, ибо адвокат их мне не принес, я понял, что речь идет о карикатурах на Гитлера. Я был очень удивлен. По правде сказать, я не мог представить себе, что человек, рисующий такие картины, может иметь политические убеждения. Однако, видимо, он их имел, поскольку из осторожности после входа немецких войск в Париж удалился на побережье. Осторожность была оправданная, ибо на его парижскую квартиру наложили секвестр.
«Это художник, надо его простить», — говорит мне его адвокат. Я следую за ним до квартиры Домерга. Она была огромна! Я никогда не видел таких больших квартир: череда бесчисленных комнат, украшенных картинами на стенах. Большой салон с окнами на улицу был преобразован в мастерскую. На мольберте — большая незаконченная афиша Мистингетт для ревю в парижском казино.
Не увидев нашумевших карикатур, я сказал себе, что проступок Домерга не может быть ужасным — и подписал бумагу, позволяющую снять обвинение или реабилитировать его, как угодно. Но я не избавил его своей подписью от упреков. Особенно со стороны торговцев, которые снова видели Домерга, загрязняющего рынок. Они приходили, чтобы сказать мне: «Домерг — это дерьмо!»
Они говорили правду, но надо было ему помочь. И я мог это сделать, не причинив себе вреда. Именно поэтому я подписал ту самую бумагу.
Про Жана-Габриэля Домерга рассказывали злой, но забавный анекдот:
«Художник умирает и предстает перед апостолом Петром, который, когда узнает, что тот рисовал голых женщин, да еще в Париже (просто Содом и Гоморра!), говорит ему:
— Нет для тебя места на небесах! Художник отвечает:
— Раз уж я дошел сюда, позволь мне, по крайней мере, посмотреть, как тут у вас.
Апостол Петр открывает большие ворота, и покойный художник видит ангелов на облаках. Все очень красиво, кроме одного — рисующего человека с палитрой в руке.
— Но это художник! Почему ему можно, а мне нет?
— Это не художник, — отвечает ему Петр. — Это Жан-Габриэль!»
Неожиданное назначение Фрица Заукеля [32] главой Генерального комиссариата по трудовым ресурсам во Франции было внутренней революцией [33]. Подчиняющийся непосредственно указаниям Гитлера, в прошлом моряк, член партии с первого часа ее существования, он приобрел такое влияние, что никто не смел противоречить ему. Ограниченный, грубый, он внушал страх. Бюро найма, которые он открыл в Париже, были отделены от военной администрации. Возглавляемые низшими чиновниками, безынициативными, но хорошими исполнителями, эти бюро были похожи на государство в государстве.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Comments