По воле судьбы - Колин Маккалоу Страница 9

— Квинт Лаберий, — прозвучало в ответ.

Нет, это не Лаберий. Это, скорее всего, Юлия. Или Аврелия, его легендарная мать. Но если Аврелия, то при чем тут Помпей?

Квинт Цицерон, к всеобщему счастью гораздо менее чванливый, чем его знаменитый братец, тоже думал, что это Юлия.

— Как он теперь будет относиться к Помпею? — пробормотал он за обедом в общей палатке легатов, на который Цезарь не пришел.

Требоний, чьи предки были не столь знамениты даже в сравнении с предками Цицерона, входил в Сенат и потому был хорошо знаком с политическими союзами, включая союзы, скрепленные браками, так что он сразу уловил смысл вопроса Квинта Цицерона. Цезарь нуждался в Помпее Великом, который был Первым Человеком в Риме. На завершение войны в Галлии ему понадобится еще лет пять, а в Сенате засела стая волков, точивших на него зубы. Он постоянно ходил по проволоке, натянутой над огнем. Требонию, влюбленному в Цезаря, трудно было взять в толк, как можно питать ненависть к такому замечательному человеку. Однако этот мерзкий ханжа Катон сделал карьеру, пытаясь свалить Цезаря, не говоря уже о коллеге Цезаря по консульству Марке Кальпурнии Бибуле, и этом борове Луции Домиции Агенобарбе, и большом аристократе Метелле Сципионе, толстом, как деревянная балка храма.

Они облизываются и на шкуру Помпея, но не с той жуткой и одержимой страстью, которую только Цезарь способен разжечь в них. Почему? О, им бы побыть какое-то время с ним рядом. Тогда бы они наконец поняли, что это за человек! Под его началом нет тени сомнений в успехе любого затеянного им предприятия. Как бы ни развивались события, он всегда найдет способ склонить чашу весов в свою пользу. И обязательно победит.

Требоний сердито оттолкнул в сторону миску.

— Почему они так злы на него?

— Очень просто, — усмехнулся Гиртий. — Он — Александрийский маяк, а они рядом с ним — едва теплящиеся фитильки. Они нападают и на Помпея Магна, потому что он Первый Человек в Риме, а они считают, что такого не должно быть. Но Помпей из Пицена, и предок его — лесоруб. А Цезарь — римлянин, потомок Венеры и Ромула. Все римляне почитают своих аристократов, но некоторые римляне предпочитают, чтобы они были похожи на Метелла Сципиона. Когда Катон, Бибул и все прочие смотрят на Цезаря, они видят того, кто превосходит их во всех отношениях. Своего рода Суллу. Цезарь всех выше — и по рождению, и по способностям, он при случае может их прихлопнуть, как мух. А они, в свою очередь, пытаются опередить и прихлопнуть его.

— Ему нужен Помпей, — задумчиво проговорил Требоний.

— Если он хочет сохранить за собой империй и провинции, — подхватил Квинт Цицерон, с тоской макая кусок хлеба в третьесортное масло. — О боги, как же мне хочется обсосать крылышко галльского жареного гуся!

Желанный жареный гусь казался уже почти досягаемым, когда колонна влилась в свои прибрежные укрепления, однако Кассивелаун не пожелал взять чаяния римлян в расчет. С уцелевшими кассиями он объехал кантиев и регнов и набрал новую армию, которую повел на штурм. Но атаковать римский лагерь — все равно что пытаться голой рукой пробить каменную стену. Широкие разрисованные торсы варваров являли собой отличные мишени для копий. К тому же у них не было опыта галлов, и они остались на месте, когда Цезарь вывел своих людей из лагеря для рукопашного боя. И Цезарь их разгромил. Они все еще придерживались старых традиций, согласно которым человек, покинувший живым проигранное сражение, становился изгоем. Эта традиция стоила белгам на материке пятидесяти тысяч напрасно убитых только в одном сражении. Теперь белги покидали поле битвы, как только понимали, что проигрывают, и оставались живыми, чтобы потом снова сражаться.

Кассивелаун запросил мира и подписал нужный Цезарю договор. Затем передал ему заложников. Это было в конце ноября.

Стали готовиться к отплытию, однако после осмотра каждого из семисот кораблей Цезарь решил, что надо переправляться двумя партиями.

— Лишь половина кораблей в сносном состоянии, — сообщил он Гиртию, Требонию, Сабину, Квинту Цицерону и Атрию. — На них мы разместим два легиона, кавалерию, всех вьючных животных, кроме мулов центурий, и отправим их в путь. Потом корабли вернутся без груза и заберут три оставшихся легиона.

С собой он оставил Требония и Атрия, остальным велел отплывать.

— Я рад и польщен, что меня попросили остаться, — проворчал Требоний, следя за погрузкой трехсот пятидесяти кораблей.

Эти суда Цезарь велел специально построить на реке Лигер и затем вывести их в открытый океан, чтобы сразиться с двумястами двадцатью цельнодубовыми кораблями венетов, которые с усмешкой посматривали на спешащие к ним римские суда с тонкими веслами, низкой осадкой и хрупкими сосновыми корпусами. Игрушечные лодки для плавания в ванне, легкая добыча. Но все оказалось совсем не так.

Пока Цезарь и его солдаты посиживали на скалах, как на трибунах цирка, флотилия римлян ощетинилась приспособлениями, придуманными инженерами Децима Брута во время лихорадочной зимней работы на верфях. Кожаные паруса кораблей венетов были такими тяжелыми, что главными вантами мачт служили цепи, а не веревки: Зная это, Децим Брут снабдил каждое свое судно длинным бревном с зазубренными крюками и кошками на концах. Подплывая к неприятельскому кораблю, римляне выдвигали бревна, запутывали их в чужих вантах, потом, бешено работая веслами, отплывали. Паруса с мачтами падали, и неуклюжее судно венетов начинало беспомощно дрейфовать. Три римских капера окружали его, как терьеры оленя, брали на абордаж, убивали команду и поджигали борта. Через какое-то время море покрылось кострами. Только двадцать дубовых ковчегов спаслись.

Теперь низкая осадка каперов весьма пригодилась. На берег были сброшены пологие широкие сходни, и лошади, не успев испугаться, перебрались по ним на палубы кораблей. Будь уклон круче, эти норовистые животные доставили бы куда больше хлопот.

— Неплохо без пристани, — удовлетворенно заметил Цезарь. — Завтра они вернутся и заберут нас.

Но наутро подул северо-западный ветер, который не очень сильно встревожил море, но сделал обратный переход судов невозможным.

— О, Требоний, эта земля противится мне! — воскликнул Цезарь на пятый день шторма, яростно теребя щетинистый подбородок.

— Мы как греки на берегу Илиона, — высказался Требоний.

Это, казалось бы, невинное замечание заставило Цезаря принять решение. Он неприязненно взглянул на своего легата и процедил сквозь зубы:

— Но я не Агамемнон и не стану торчать здесь десять лет!

Он повернулся и крикнул:

— Атрий!

Тот сразу же явился.

— Да, Цезарь?

— Крепко ли сидят гвозди в оставшихся кораблях?

— Наверное, да, кроме тех сорока, что совсем развалились.

— Тогда труби сбор. Мы оседлаем попутные волны. Начинай грузить всех на пригодные корабли.

— Все не поместятся! — воскликнул пораженный начальник лагеря.