Владимир Набоков, отец Владимира Набокова - Григорий Аросев Страница 9

В середине октября 1905 года прошел учредительный съезд конституционных демократов, в первые ряды которых ожидаемо попал и В. Д. Набоков. И хотя партия на протяжении многих лет сталкивалась с проблемой легализации, политическую работу они вели самую настоящую.

Кадеты «жили» довольно дружно, без расколов и интриг, без внутренних провокаций и заговоров. Конституционные демократы мечтали, по словам той же Тырковой-Вильямс, «мирным путем осчастливить Россию, дать ей свободу мысли», предложить каждому ее жителю достойную жизнь. Цели – благие, но реализация подкачала, впрочем, по вине ли самих кадетов?

Кадеты предлагали разделить власть, сделать министров ответственными перед парламентом, упразднить неправовые наказания, ввести условное осуждение, а главное – отменить смертную казнь.

Здесь мы вернемся непосредственно к В. Д. Набокову, поскольку он посвятил этой теме, отмене смертной казни, десятки часов публичных выступлений, сотни абзацев и в целом очень много сил, времени и энергии.

До Набокова и в его времена в России смертная казнь предусматривалась всеми правовыми актами (последние по срокам были приняты в 1845 и 1903 годах) и применялась если не активно, то во всяком случае без особых ограничений. Ко времени восстания декабристов российские власти уже осознали бесчеловечность таких видов казни, как четвертование и отсечение головы, и отказались от них, а после 1881 года отменили и публичные казни.

(Пятерых казненных декабристов – Пестеля, Рылеева, Муравьева-Апостола, Бестужева-Рюмина и Каховского – должны были как раз четвертовать, но суд, руководствуясь «Высокомонаршим милосердием», постановил их все-таки повесить. Говорят, хотя подтверждений этому нет, Павел Пестель, увидев виселицу, произнес: «Мы никогда не отвращали тела своего ни от пуль, ни от ядер. Можно бы было нас и расстрелять». По рассказам, что-то пошло не так: то ли веревки оборвались, то ли помост под тремя из приговоренных проломился, и кого-то из них пришлось казнить со второй попытки. С расстрелом все прошло бы куда спокойнее, быстрее и гуманнее, но вопрос: желали ли власти быть гуманными в отношении декабристов?)

Так вот, среди оставшихся видов казни были повешение и расстрел. Интересно, что при трех последних русских императорах, Александрах II и III, а также при Николае II, казнили только за политические или военные преступления, и в каждом случае приговор рассматривал и утверждал сам царь. Даже за самые тяжелые убийства, но, как бы сейчас сказали, «бытовые», могли дать каторгу, хотя и на очень длительный срок – от 15 лет до пожизненного. При наличии смягчающих обстоятельств уже вынесенный приговор также мог быть заменен каторгой, а еще высшую меру не применяли к людям моложе 21 года и старше 70 лет. Существовала и градация казней: военных расстреливали, гражданских вешали.

До 1905 года смертная казнь в России ежегодно применялась несколько десятков раз, а после первой русской революции – в десятки раз чаще. Гуманиста Набокова это положение вещей устроить не могло.

Набоков еще до Революции 1905 года считал смертную казнь «несправедливой и нецелесообразной», постоянно придерживаясь этой точки зрения и в дальнейшем (за одним исключением, о котором скажем особо). В. Д. Набоков последовательно проводил мысль, что смертная казнь – это форма «карательной репрессии», основанная в первую очередь на политических, а не юридических соображениях. Не отрицая права государства на смертную казнь как на вид наказания, Набоков замечал, что ей подвергаются «вовсе не наиболее закоренелые, неисправимые преступники, пополняющие собою по большей части ряды мелкой преступности», полагая, что страх перед смертной казнью совершенно не останавливает злоумышленников. Играет роль и «непоправимость судебных ошибок».

Набоков, вслед за профессором Николаем Таганцевым, утверждал, что крепкому правительству, тесно связанному с народом, смертная казнь просто не нужна, бесполезна, а сохранение этого вида наказания за политические преступления делает из осужденных мучеников и порождает их последователей. В статье от 1897 года «Проект уголовного уложения и смертная казнь» ^[9] В. Д. Набоков указывал, что за последнюю четверть века положение в России изменилось, политические убийства и покушения стали редкостью, а ситуация в стране стала значительно спокойнее, и, значит, нет повода для применения высшей меры наказания. Несколько наивные воззрения Набокова подтверждаются цитатой, которой он закончил ту же статью, – это были слова императора Александра I о пытках: «Дабы, наконец, самое название ее, стыд и укоризну человечеству наносящее, изглажено было навсегда из памяти народной».

В дальнейшем Набоков неоднократно выступал и в печати, и в Госдуме, и в иных публичных местах против смертной казни, и каждый раз его выступления становились приметным событием в общественно-политической жизни.

В мае 1906 года Набоков, уже будучи депутатом Думы, подготовил объяснительную записку, в которой подробно и по возможности не канцелярским языком излагал актуальность отмены смертной казни для тогдашней России. По мнению Набокова, этот вид наказания «фактически весьма легко вырождается в массовое убийство, не имеющее никаких оправданий ни с нравственной, ни с общественной точек зрения, порождающее огромное количество жертв, виновность которых часто не установлена с надлежащей точностью ‹…› и плодящее новые преступления». Набоков называет смертную казнь «пережитком старого варварства», «наследием жестокости и кровавых времен». Как видим, воззрения Набокова за десять лет мало поменялись.

В феврале 1907 года Набоков по решению руководства кадетов возглавил комиссию по подготовке вопроса об отмене смертной казни и об амнистии.

В 1913 году в газете «Право» Набоков опубликовал статью под названием «“Ceterum censeo…” К вопросу о смертной казни». (Отдельный интерес представляет латинское начало названия. Общеизвестна фраза «Карфаген должен быть разрушен», однако не все знают, что непосредственно этим словам предшествовали другие, как раз Ceterum censeo, которые означают «кроме того, я думаю, что». Безусловно, знакомый с этим высказыванием Набоков уже в заголовке, пусть и далеко не в первый раз, высказал свое отношение к обсуждаемому явлению.)

Так вот, в статье он оценил «кошмарную кривую» статистики исполнения крайней меры наказания, заметив, что количество казней остается на слишком высоком для цивилизованного государства уровне, хотя и снизилось в сравнении с 1907–1908 годами почти в десять раз (в 1911 году – 73 случая, в 1912-м – 126). Набоков в очередной раз указал, что смертная казнь может стать «делом случая, – может быть, настроения, индивидуального взгляда, даже прихоти». Набоков использовал каждую возможность для привлечения внимания к этой проблеме, которая, как следовало из его текста, «поддерживала и развивала инстинкты жестокости и кровожадности, убивала гуманность и уважение к человеческой жизни, человеческой личности».

И это – лишь малая толика сказанного и написанного.

Почему Набоков так отчаянно боролся не только за отмену смертной казни, но и за массу других вещей (или против, как в случае с проявлениями антисемитизма) – вопрос философский, скорее мировоззренческий. Владимир Дмитриевич был аристократом, сытым и успешным человеком, самую малость снобом, этаким эстетом-англофилом (в доме многие товары заказывались прямиком из Англии, включая еду, мыло и игрушки), без малейших материальных затруднений. К примеру, Набоков держал большой штат помощников-гувернеров-шоферов, у него только при петербургском доме – до революции! – было два автомобиля, а еще во владении находился Opel в Выре.