Неизвестные трагедии Первой мировой. Пленные. Дезертиры. Беженцы - Максим Оськин Страница 88

Явление беженства, охватившее несколько миллионов людей в Российской империи, появилось не на пустом месте. Оно стало следствием развязанной высшими военными кругами кампании так называемой шпиономании — активного поиска везде и всюду мнимых шпионов, как характерное следствие некомпетентного руководства, реагирующего на ухудшение ситуации всплеском истерии. Шпиономания была присуща всем воюющим государствам, и всюду проводилась своя «охота на ведьм», однако наибольший размах она принимает в периоды военных неудач.

Порожденная националистической волной начала войны, шпиономания вскоре сходит на нет в тех странах, для которых обстановка на фронтах развивалась более-менее стабильно. Не то было для государств, терпевших военные неудачи. Если для Австро-Венгрии пиком шпиономании стал первый год войны: разгром в Галицийской битве, унизительное поражение в Сербии, Карпатская «мясорубка», то для России этим пиком стал 1915 год — период Великого Отступления. Следует предварительно сказать об этом явлении, прежде чем перейти к собственно беженцам.

Начало немецкого наступления на Восточном фронте и постоянные поражения русских войск в весенне-летней кампании 1915 года приводят к появлению такого явления коллективного сознания, как мнимая «измена». Это обычная реакция массового сознания на военные неудачи, особенно если они следуют после ряда сравнительно победоносных отрезков ведения войны. Подобный пример был дан еще Русско-японской войной 1904–1905 гг., когда солдаты и матросы допытывались у командиров, не было ли измены, ставшей причиной поражений в сражениях.

Участник войны, сопровождавший командующего 2-й Тихоокеанской эскадрой вице-адмирала З. П. Рожественского из плена, которому также был задан вопрос о наличии измены, отмечал: «Чувствовалось, что для толпы этот вопрос — самый мучительный». ^[364] Именно им можно было легко объяснить неудачу, не допытываясь действительных причин. Тем более что легкий путь — одновременно и самый понятный для рядовой массы.

Невозможность осознать тот факт, что вчерашние победы сменились сегодняшними поражениями, пусть даже и в силу ряда объективных условий, побуждают массовое сознание приступить к поиску виноватых в этом. Именно «изменами» во все времена в армиях всего мира принято на обыденном уровне объяснять неудачный ход и исход войны. Тем более это явлением стало характерным для Первой мировой войны, если вспомнить, что руководители обещали своим войскам победу в срок не более полугода, в то время как боевые действия велись несколько лет, победы перемежались с поражениями, и чем дальше, тем больше война казалась затянувшейся до бесконечности.

Но и это не все. Также, чем более многонациональна страна, тем большее распространение получает мнимая «измена», как психологическая константа массового сознания, ведь среди своих же сограждан можно найти «иноплеменников». Именно они и станут «стрелочниками» за неудачи. С. П. Мельгунов справедливо подметил: «Шовинистический угар, всегда далекий от подлинного и здорового национализма, породил своего рода психоз шпиономании, на почве которой выросло традиционное, но не имевшее конкретного содержания слово „измена“». ^[365] Историк Мельгунов знал, о чем говорил. На одном из заседаний Исторического общества в Москве в 1915 году было принято решение об исключении из рядов всех лиц с немецкими фамилиями. С. П. Мельгунов в знак протеста показному «патриотизму», в данном случае вылившемуся в откровенную и грязную ксенофобию, вышел из рядов общества. На следующий день он уже читал о себе в прессе как о «предателе». Ясно, что «патриоты» данного общества не торопились на фронт, чтобы доказать любовь и преданность к Отечеству на деле, с оружием в руках. Вместо этого в уютных ресторанах они разжигали шовинистические тенденции, унижая и оскорбляя тех русских людей, что носили нерусские фамилии.