Загадки золотых конвоев - Владимир Шигин Страница 88

Начнём с того, почему после торпедирования «Эдинбурга» командир конвоя не распорядился перегрузить золото на подошедшие советские и английские корабли. Была ли вообще возможность на океанской зыби, с борта на борт, из рук в руки передать пять с половиной тонн золотых слитков? Ещё в Мурманске, когда крейсер принимал груз, по кораблю объявили аврал, привлекли всех свободных от вахты моряков. Тут же предстояло бы извлечь пять с половиной тонн груза из затопленных, разрушенных нижних помещений аварийного корабля. Сколько сил, времени, людей на это потребовалось бы из команды, полностью занятой борьбой за живучесть да ещё и постоянно ожидающей повторного нападения?!

В оправдание решений контр-адмирала Бонхэма-Картера можно сказать, что положение крейсера было на самом деле критическим, крайне сложной была и оперативно-тактическая обстановка в районе боя. Действия командира Бонхэма-Картера были по возвращении в Англию изучены с членами специальной комиссии и признаны вполне разумными. Крейсер пытались спасти и буксировали столько, сколько было возможно, а затопили только тогда, когда он был в очередной раз торпедирован и стал тонуть.

Неоднозначно можно оценить изначальное решение Бонхэма-Картера, оставив основной конвой позади, прорываться в Англию на «Эдинбурге». Но и в этом решении, как мы уже говорили, был определённый резон. Не стеснённый тихоходными транспортами, крейсер имел больше шансов проскочить наиболее опасный район нахождения немецких подводных лодок. Кроме того, одиночный скоростной корабль представлял для немецких самолетов и кораблей гораздо менее значимую цель, чем несколько десятков тихоходных транспортов. То, что «Эдинбург» был всё же торпедирован, возможно, дело его величества случая, который на войне часто перечёркивает все логические схемы. Можно предположить, что вследствие утечки информации (в Мурманске, Москве или Лондоне) немцы точно знали о том, что на «Эдинбурге» будет переправляться золото, и потому целенаправленно охотились именно за ним. Отметим: англичане полагали, что исход боя мог быть не столь трагичным для «Эдинбурга», если бы охранение «Эдинбурга» не покинули советские эсминцы. По мнению наших союзников, немцы не решились бы атаковать, имея три эсминца против четырёх английских и двух русских. Отход «Гремящего» и «Сокрушительного» в Мурманск для англичан явился полной неожиданностью. К тому же они были уверены, что советские корабли вскоре вернутся, ведь события разворачивались в зоне оперативной ответственности советского флота. Но этого не произошло. Относительно того, почему наши эсминцы, заправившись топливом, сразу же не вернулись к оставленному ими «Эдинбургу», ответа нет. Все наши источники на этот счёт упорно молчат. По времени и скорости наши эсминцы вполне успевали. Но даже если бы и не успевали, а дали радио через сторожевик «Рубин», что вот-вот подойдут и окажут помощь, англичане вполне могли бы ещё продержаться несколько часов в ожидании помощи, а потом общими силами предпринять ещё одну попытку прорыва в Мурманск.

Крайне сложно оценивать ситуацию задним числом. Можно осторожно предположить, что Головко просто не решился рисковать двумя самыми мощными кораблями своего флота, бросая их в такую свалку, исход которой было невозможно предугадать. Достоин ли он за это порицания? Разумеется, картина не слишком красивая: пообещать союзнику вернуться, чтобы помочь, и ничего после этого не сделать, — не лучший поступок и для адмирала, и для моряка. Однако Головко прекрасно понимал, что для англичан потеря крейсера не слишком значима, а он, лишившись двух лучших эсминцев, останется совершенно безоружным. Это при том, что переход «Эдинбурга» был всего-навсего эпизодом битвы за Север и впереди у Головко было ещё три года войны! Что же касается золота, то, как мы знаем, Головко лично за него не отвечал, а потому в тот момент его волновали куда более близкие ему дела.

Англичане не скрывали досады и произошедшую трагедию с «Эдинбургом» объяснили однозначно — русские бросили их для того, чтобы отпраздновать свой пролетарский праздник 1 Мая в базе. В одной из современных версий тех событий высказывается мысль о том, что наше командование просто смалодушничало по причине серьёзных неудач, имевших место как раз в те же дни на Северном флоте. Рисковать ещё и эсминцами наши не стали. В целом этот инцидент, по некоторым свидетельствам, на определённое время серьёзно обострил отношения между союзниками, что прослеживается и в мемуарах командующего Северным флотом А.Г. Головко.

По ориентировочным данным советских моряков, место гибели «Эдинбурга» находилось в пределах 72°06′ северной широты и 37°3’ восточной долготы и 72°3′ северной широты и 34°3′ восточной долготы. Приведённые в отечественных документах координаты места гибели крейсера, определённые в условиях боя, плохой видимости, длительного отрыва от береговых ориентиров, усталости личного состава и невысокого уровня штурманского вооружения кораблей охраны, переоборудованных из гражданских судов, вызывали законные сомнения. Район предполагаемого затопления крейсера составлял примерно прямоугольник со сторонами 110x165 километров, то есть около 18 тысяч квадратных километров, если бы его пришлось отыскивать с надёжным перекрытием ошибок в определении точного места затопления. Действительное же место гибели корабля оказалось в точке с координатами 72°06′ северной широты и 35°09′ восточной долготы. В Лондоне Военное министерство обозначило место гибели «Эдинбурга» как «военную могилу».

США получили свою плату от Госбанка СССР, который, в свою очередь, 12 сентября 1944 года получил страховую сумму от Госстраха СССР (ныне Ингосстрах) в размере 6 миллионов 227 тысяч долларов. Бюро страхования военных рисков английского правительства выплатило Госстраху СССР свою долю страховки в размере двух миллионов долларов (500 тысяч английских фунтов стерлингов). С момента этих выплат все права на груз золота, оставшийся на крейсере, перешли к Госстраху СССР и Английскому правительственному бюро. После этого о погибшем золоте все как будто забыли, но, как оказалось, не навсегда.