Мемуары госпожи Ремюза - Клара Ремюза Страница 88

Состояние Парижа во время войны – Камбасерес – Лебрен – Госпожа Луи Бонапарт – Бюллетени и прокламации – Женитьба Евгения Богарне – Склонность императора к баварской королеве – Ревность императрицы – Нансути – Госпожа К. – Завоевание Неаполя – Положение и характер императора

Я уже говорила, как печально и пустынно было в Париже во время этой кампании и как все классы общества страдали от возобновления войны. Звонкая монета становилась все более и более редкой, и так трудно было ее находить, что, когда мне пришлось внезапно послать деньги моему мужу, я вынуждена была, разменивая на золото билет в тысячу франков, потерять на нем девяносто франков.

Этими событиями пользовались недоброжелатели, чтобы распространить и усилить всеобщее беспокойство. Приходя в ужас от неосторожности иных разговоров, наученная прежним опытом, я держалась в стороне от всего и старалась видеться только со своими друзьями и теми лицами, которые не могли меня скомпрометировать. Когда принцы и принцессы императорской фамилии устраивали приемы, я бывала у них вместе с другими, так же, как и у архиканцлера Камбасереса, который вменил бы любому в большую вину, если бы от его приглашений осмелились отказаться.

Архиканцлер давал званые обеды и принимал два раза в неделю в большом доме на площади Карусель. В семь часов вечера площадь обыкновенно была уже заполнена длинной вереницей экипажей, которую Камбасерес с большим удовольствием рассматривал из своего окна. Приходилось довольно долго ждать, прежде чем удавалось войти во двор и достичь подножия лестницы. У первой же двери в салон внимательный привратник громко провозглашал ваше имя. Это имя повторялось несколько раз до дверей той комнаты, где находился его светлость. Здесь теснилась огромная толпа: женщины сидели в два или три ряда, мужчины стояли вплотную, образуя от одного угла салона до другого нечто вроде коридора. Камбасерес, украшенный лентами и, в большинстве случаев, всеми своими бриллиантовыми орденами, в огромном, хорошо напудренном парике, важно прохаживался посреди этого живого коридора, произнося направо и налево по несколько вежливых фраз. Уверившись, что он заметил вас, а еще лучше – после того, как он уже заговорил с вами, можно было удалиться, чтобы освободить место другим. Иногда приходилось еще очень долго ждать, прежде чем найдешь свой экипаж; но лучший способ польстить Камбасересу заключался в том, чтобы сообщить во время следующего визита, какой беспорядок на площади создавало множество карет, приехавших к нему.

Гораздо меньше теснились у верховного казначея – Лебрена, придававшего, по-видимому, меньше значения внешним почестям и жившего довольно просто. Но если в его характере не было смешных сторон его товарища, то не было и некоторых его достоинств. Камбасерес был любезен; он охотно принимал просьбы, и когда обещал поддержать их, то слово его бывало верно, на него можно было положиться. Лебрен же желал сохранить свое состояние, ставшее довольно значительным; это был старик очень эгоистичный, довольно хитрый, который никогда никому не старался быть полезным.

Из всей королевской семьи я чаще всего бывала у принцессы Гортензии. Вечером у нее собирались, чтобы узнать новости. В декабре 1805 года распространился слух, будто англичане попытаются высадиться на берегах Голландии, и Луи Бонапарт получил приказание объехать эту страну и осмотреть Северную армию. Его отсутствие, всегда дававшее немного свободы жене и облегчение всему дому, трепетавшему перед ним, позволило госпоже Луи Бонапарт проводить вечера довольно приятно. У нее занимались музыкой или рисовали на огромном столе, стоящем посредине салона. Принцесса Гортензия всегда проявляла большую склонность к искусствам: она писала прелестные романсы, очень хорошо рисовала, любила артистов и художников. Единственный ее недостаток состоял, может быть, в том, что она не могла придать своему дому ту внешнюю важность, какой требовало ее положение. Всегда оставаясь очень простой в обращении с подругами по учению, она сохранила в своих манерах следы пансионских обычаев, которые в ней порой замечали и осуждали ^[87].

Наконец, после довольно продолжительного молчания о делах в армии – молчания, начавшего уже вызывать беспокойство, – однажды вечером явился адъютант императора Лебрен, сын верховного казначея. Он был послан с поля битвы Аустерлица, возвестил победу, последовавшее за ним перемирие и надежду на мир. Это известие, распространенное повсюду, произвело большое впечатление и рассеяло мрачную апатию, в которую были погружены все жители Парижа. Подобный успех поразил всех и привлек опять на сторону счастья и славы. Французы, увлеченные рассказом о подобной победе, исчерпывавшей все, так как ею заканчивалась война, почувствовали возрождение энтузиазма, и на этот раз опять незачем стало предписывать радость. Нация снова слилась в одно целое с успехом своих солдат. Эту эпоху я считаю апогеем счастья Бонапарта, так как его великие дела были тогда восторженно приняты большинством нации. С тех пор, конечно, его могущество и власть еще увеличились, но энтузиазм уже приходилось предписывать, и хотя порой и удавалось его насильно вызвать, но самые эти усилия портили в глазах императора цену восторженных приветствий.