Война, которая покончила с миром. Кто и почему развязал Первую мировую - Маргарет Макмиллан Страница 86

Италия примкнула к Тройственному союзу во многом потому, что королю Умберто нравилась концепция взаимопомощи консервативных режимов, ведь его страна как раз тогда переживала период социально-политических потрясений и стояла едва ли не на пороге революции. Кроме того, Италии не помешала бы и дополнительная защита от Франции. Итальянцы не могли простить французам захват Туниса, который долгое время привлекал их самих – не говоря уже о том, что Франция отторгла у Италии часть территории в обмен на поддержку в ходе объединительных войн. Наконец, союз с доминирующей на Европейском континенте Германией позволял Италии наконец утвердиться в ранге великой державы.

Однако Тройственный союз соединил Италию еще и с Австро-Венгрией, что, конечно, не могло пройти гладко. Обе стороны отлично осознавали, что начертание их общих границ чревато конфликтом. Австро-Венгрия уже уступила Италии богатые земли Ломбардии и Венеции, а потому с глубочайшим подозрением относилась к возможным намерениям итальянцев в отношении своей территории, включая италоговорящие районы Южного Тироля до самых высоких альпийских вершин и адриатический порт Триест. Некогда все эти области были венецианскими владениями, как и побережье австро-венгерской Далмации, а потому в глазах итальянских патриотов они находились внутри «естественных границ» их страны. Упадок Османской империи открыл новые перспективы для итальянской экспансии на противоположном берегу Адриатического моря. Османская Албания и независимая в то время Черногория располагали портами – тем, в чем Италия, будучи морской державой, отчаянно нуждалась. Итальянцы частенько сетовали на то, что природа сделала западный берег Адриатического моря плоским и заболоченным, из-за чего там имелось мало подходящих гаваней и пригодных для обороны мест. Восточный же берег мог похвастаться глубокими и чистыми водами, а также превосходными естественными бухтами. Руководство Австро-Венгрии было недовольно, когда итальянцы в 1903 г. позволили созвать в Неаполе Албанский национальный конгресс, а когда наследник Умберто женился на одной из дочерей черногорского короля, беспокойство Вены еще больше возросло. Тревогу австрийцев вызывало и то, что изобретатель Гульельмо Маркони открыл в тех местах телеграфную станцию [601]. Итальянцы, со своей стороны, рассматривали Австро-Венгрию как врага, который препятствовал объединению их страны и по-прежнему не давал завершить итальянский «национальный проект». Враждебность австрийцев балканским устремлениям Италии тоже не осталась незамеченной. Тем не менее некоторые итальянские политики утверждали, что Тройственный союз может оказаться полезным в качестве инструмента давления на Дунайскую монархию и поможет заставить ее уступить часть своей территории в пользу Италии. В 1910 г. один из этих политиков сказал: «Мы должны приложить все усилия для сохранения союза с Австрией до того дня, когда мы будем полностью готовы к войне [с ней]. А этот день еще далеко» [602]. Между тем «этот день» был куда ближе, чем думали.

Ключевым союзником для Австро-Венгрии в тот момент была Германия. Воспоминания о понесенном от Пруссии поражении 1866 г. со временем потускнели, во многом благодаря мягким усло виям мира, который предложил Австрии Бисмарк. Общественное мнение обеих сторон становилось все более благожелательным, а когда Россия, ослабленная было войной с Японией, стала вновь усиливаться, в германском и австрийском обществе начала расти убежденность в том, что «тевтонам» следует держаться вместе на случай борьбы против славян. Высшее общество Австро-Венгрии, ее государственный аппарат и офицерский корпус состояли главным образом из носителей немецкой культуры, которые чувствовали куда большее родство с Германией, нежели с Россией. И Франц-Иосиф, и Франц-Фердинанд оба неплохо ладили с Вильгельмом II, а эрцгерцог был особенно благодарен кайзеру за то, что в Германии к супруге австро-венгерского наследника относились со всем подобающим уважением, признавая ее статус эрцгерцогини. Старый император симпатизировал Вильгельму уже хотя бы потому, что тот отправил в отставку ненавистного Францу-Иосифу Бисмарка – но кроме этого, император нашел в своем германском союзнике и личного друга, что случалось в его жизни все реже и реже. Вильгельм взял за правило почаще навещать Франца-Иосифа – перед началом войны это происходило не реже раза в год. Проявляя весь свой шарм и почтительность в личном общении, кайзер постоянно заявлял о дружеских чувствах, которые питал к Дунайской монархии. В 1899 г. он уверял Франца-Иосифа и его начальника штаба: «По какой бы причине вы ни решили объявить мобилизацию, в тот же день начнем мобилизоваться и мы, а канцлеры пусть болтают, что им вздумается». Австрийцы были в восторге, особенно если учесть, что Германия подчеркивала свою верность союзническим обязательствам всякий раз, когда международная обстановка обострялась. Импульсивность Вильгельма иногда тревожила австрийского императора, но в 1906 г., после очередного визита кайзера, Франц-Иосиф сказал своей дочери, что верит в его мирные намерения: «Было полезно вновь пожать руку [германскому] императору. В наши дни, с виду такие мирные, но чреватые штормом, очень важно вот так встречаться лицом к лицу и тем укреплять общую уверенность в том, что мы оба желаем мира и только мира. В этом начинании мы поистине можем друг на друга положиться – ему точно так же не придет в голову оставить меня в беде, как и мне – подвести его» [603].

Конечно, с течением времени в отношениях двух стран порой возникали сложности. Хотя Германия и являлась крупнейшим торговым партнером Австро-Венгрии, установленные немцами протекционистские тарифы, с помощью которых они защищали свое сельское хозяйство, наносили ущерб имперским аграриям-экспортерам. Да и в целом германская экономика развивалась более динамично, а ее капиталы стремились к освоению все новых и новых регионов. Австро-Венгрия привыкла считать себя господствующим экономическим игроком на Балканах, но и там конкуренция со стороны германских промышленников становилась все острее.

Когда германская пресса обрушивалась с критикой на чехов или когда прусское правительство начинало дурно обращаться со своими польскими подданными, то это не могло не вызывать последствий и по другую сторону границы, в Дунайской монархии. Германские подходы к ведению внешней политики тоже в немалой степени тревожили австрийцев. В 1902 г. Голуховский высказал общее мнение, написав послу Австро-Венгрии в Берлине: «В целом приемы, к которым в последнее время обращается германская политика, вызывают серьезнейшее беспокойство. Все увеличивающееся высокомерие и стремление повсюду играть роль ментора, наряду с нежеланием Берлина предварительно обдумывать свои шаги, создают на международной арене крайне неуютную атмосферу, что в перспективе не может не повредить нашим отношениям с Германией» [604].