Оренбургский владыка - Валерий Поволяев Страница 86

— Какова конечная цель у беляков? Вернуть царя? Созвать Учредительное собрание?

— В точку попал, товарищ Давыдов: созвать Учредительное собрание.

— Лихо! — Давыдов покрутил головой. — Очень лихо! Значит, подпольные группы только ждут щелчка?.. Пхе! Разведкой у них командует все тот же лысый попик?

— Так точно. Отец Иона. Очень неглупый, замечу, человек. Опасный противник. Многие зовут его святым. В походе против нас собирается использовать икону Табынской Божией Матери. Икона чудотворная, ей поклоняются.

— Когда Дутов намерен выступить?

— Это неведомо никому. В том числе, по-моему, и самому Дутову.

— Его надо бы убрать до всех походов. Выдрать с корнем… Этого еще не хватало — подполье в Верном! Вот удивится товарищ Пятницкий, — Давыдов говорил, говорил, а думал о чем-то своем, далеком, находящимся за стенами этой запыленной комнаты.

— Надо убрать Дутова, я согласен. Но как? Вот этот вопрос я решить пока не могу.

— Решай, решай… Ты — человек умный, отважный, поэтому партия и доверила тебе это ответственное дело.

— В крепости у Дутова силы небольшие, всего пятьсот человек казаков, все без винтовок — плетками отстегать можно, но недалеко от границы находится генерал Багич, а это уже серьезно. Это — шесть тысяч человек. Из них хорошо вооружены — хоть сейчас в атаку, — две тысячи человек. Четыре пулемета и два новеньких скорострельных орудия. С такими силами можно хоть на Верный идти, хоть на Семипалатинск.

— Неплохо бы и на Багича накинуть мешок.

— На двух медведей сразу — исключено.

— И все равно надо поломать над этим голову, Касымхан. Иначе Дутов наши собственные сломает. Так что думай, друг, думай.

Когда Чанышев ушел, Давыдов отодвинул в сторону горбушку хлеба, револьвер, оперся о стол тяжелыми локтями и погрузился в свои невеселые мысли. Если Дутов бросит на территорию Советской России шесть тысяч человек — его не сдержать.

Он здесь все смешает с землей, с огнем, цветущий край превратит в сплошной могильник. Давыдов сжал зубы, услышал недобрый костяной скрип.

Надо было что-то придумать. Ясно одно — пока Дутов жив, пока ходит по земле, дышит и трескает по утрам яичницу с салом, — покоя не будет. А покой нужен, очень нужен.

Удалову повезло — он нашел Ергаш-Бея, затем снова побывал у Дутова, потом завернул в Джаркент и обо всем доложил Давыдову. Замолчал, глянул вопросительно на своего нового начальника и, со вздохом опустив голову, стал рассматривать потрепанные, в порезах и свищах головки кожаных сапог.

Давыдов, понимая, что беспокоит бывшего сапожника, положил ему руку на плечо.

— Ты это, мил человек… За женку свою не беспокойся. Нашли мы ее в Оренбурге, все с ней в порядке — жива и здорова. Продуктов ей кое-каких подкинули…

— Спасибо, — шевельнул белыми сухими губами Удалов.

— Все у нее хорошо, тебе привет передает и желает, чтобы поскорее вернулся домой.

Удалов, ощущая, как у него задрожали губы, приложил к ним ладонь.

— Спасибо, — вторично спорхнуло с языка у него едва слышное. Он неловко поклонился Давыдову.

— Чего там, — Давыдов, ощущая себя этаким волшебником, который может все, все ему по силам, — небрежно махнул рукой. — Напиши ей письмецо, мы передадим…

— Письмецо? — вид у Удалова сделался совсем ошалелым, губы запрыгали. — Письмецо… — Он сунул руку за пазуху, расстегнул подкладку, зашпиленную на две булавки и извлек мятый, склеенный из плотной бумаги конверт. — Вот.

— Что это?

— Послание атамана Дутова Ергаш-Бею.

— Фью-ю-ють, — не удержался Давыдов, присвистнул, взял конверт в руки с некой опаскою, будто тот был начинен гремучей смесью. — Ну ты и молодец-удалец, паря… Большой удалец!

В следующую минуту Давыдов разложил конверт на столе, как некую дорогую вещь, начал суетиться над ним, ахать, охать, стараясь выяснить, каким клеем он склеен. Потом выкрикнул по-вороньи гортанно: «Гхэ!» и запалил свечу. Установив ее поровнее на столе, коснулся краем конверта пламени. Запахло жженой бумагой, еще чем-то, то ли мясным, то ли молочным. Удалов не выдержал и испуганно вскричал:

— Сгорит!

— Тихо, родимый, — остановил его Давыдов, — ничего никогда у нас не горит. Мы этому ремеслу обучены весьма основательно.

Давыдов медленно повел склеенным краем конверта по пламени. Бумага начала раскрываться с тихим треском сама собою, — Давыдов действительно оказался большим мастаком по этой части. Через несколько минут он держал послание Дутова в руках.

— Ну-ка, ну-ка, господин генерал-лейтенант, посмотрим, чего вы тут начирикали. «Командующему армией в Фергане Ергаш-Бею», — прочитал он громко и хмыкнул: — Ишь ты, этот бандюга уже и командующим армией стал. Ну и ну! — Давыдов поскреб пальцами по щеке, похрустел щетиной. — «Еще летом тыща девятьсот восемнадцатого года от Вас…» Вежливый человек Дутов, «Вы» с большой буквы пишет. «От Вас прибыл ко мне в Оренбург человек с поручением — связаться и действовать вместе. Я послал с ним к Вам письмо, подарки: серебряную шашку и бархатный халат в знак нашей дружбы и боевой работы вместе.

Но, очевидно, человек этот до Вас не дошел. Ваше предложение — работать вместе — мною было доложено Войсковому правительству Оренбургского казачьего войска, и оно постановлением своим зачислило Вас в оренбургские казаки и пожаловало Вас чином есаула». Хм, есаула…

Чекист, отставив бумагу в сторону, иронично похмыкал:

— Естественно, подарки не доехали. В халате дутовском начальник милиции в Верном в баню ходит. Эполеты только сорвал, да в нужник выкинул. Ладно, едем дальше. «Теперь я жду только случая… ударить на Джаркент»… Ударить на Джаркент… — Давыдов задумчиво пожевал губами. — Скорее собственную задницу поцелует, чем ударит на Джаркент. — Он снова похмыкал, повертел бумагу, глянул в самый конец ее и проговорил одобрительно: — Бумагу атаман сам подписал, са-ам, собственноручно, не поленился. Работяга, — Давыдов почмокал насмешливо. — Ох и работяга! Редкостный!

Удалов молчал, никак не реагировал на эмоции и фиги начальника регистропункта — стоял с отрешенным видом у стола и мял в руках выцветшую казачью фуражку.

Давыдов умолк, сложил письмо.

— А как будем заклеивать конверт? — спросил Удалов.

— Языком, — Давыдов засмеялся, подмигнул. В следующее мгновение сделался серьезным и сказал: — Тем же способом, только наоборот. — Он хлопнул Удалова по плечу. — Все будет в порядке, не тушуйся. Ергаш-Бей никогда ни о чем не догадается.

Давыдов знал, что говорил, слово с делом у него не расходилось. Он снял с послания атамана копию, а письмо запечатал так ловко и умело, что невозможно было предположить, что оно когда-то было вскрыто.

Касымхан Чанышев вновь устремился в Китай. Вернулся он с любопытной новостью: