Первая мировая в 211 эпизодах - Петер Энглунд Страница 85
Первая мировая в 211 эпизодах - Петер Энглунд читать онлайн бесплатно
В этот вечер Мишель Корде работает допоздна. Он со своим коллегой из министерства образования долго корпит над докладом для комитета по изобретениям. Доклад готов только к двум часам ночи.
125.
Понедельник, 18 сентября 1916 года
Павел фон Герих покидает передовую под Бубновом
Осенняя ночь. Осенняя тьма. Наконец-то смена! Им выпали нелегкие деньки. Новое масштабное наступление провалилось. Позавчера полк потерял 2500 человек за 20 минут. А всю вчерашнюю ночь они были заняты тем, что собирали убитых и раненых с немецкой колючей проволоки. И все это под обстрелом и при свете сигнальных ракет. Их окоп находится под интенсивным артиллерийским огнем. Множество раз Павел фон Герих оказывался на волосок от гибели. Ему было трудно передвигаться. Он остался единственным нераненым офицером в батальоне. (Во всем полку таких оставалось всего шесть.) Они пережили газовую атаку. Один из его солдат тронулся умом. В течение двух дней они не получали никакой еды.
Фон Герих вновь стал командиром батальона (исполняющим обязанности), несмотря на свои недуги: гвардейский корпус в последнее время понес колоссальные потери, в том числе среди офицеров, так что выбирать не приходилось. И когда появились представители 3-го полка и сообщили, что пришли им на смену, все несказанно обрадовались, и фон Герих тоже. Вывод личного состава осуществлялся чрезвычайно осторожно. Солдаты попарно покидали окопы, получив приказ собраться по ротам в километре отсюда, в рощице. Они не хотели, чтобы их обнаружили. Позже они шли через изрытое воронками от снарядов поле, и он ощущал миндальный запах хлора.
Днем фон Гериха отвезли на подводе в Луцк. Он не был ранен, но просто-напросто исчерпал все свои силы, был на грани коллапса. В тот же вечер его погрузили на санитарный поезд, идущий в Петроград. Он горевал при мысли о том, что оставляет своих солдат, тех, кто уцелел, и особенно свою старую роту, 14-ю, которая попрощалась с ним, когда его увозили. “Но мысль о доме вытеснила все горькие чувства, и под свист паровоза я с наслаждением откинулся на мягкие подушки”.
♦
Через несколько дней он перелистывал газеты и, к своему удивлению, обнаружил, что о большой наступательной операции, повлекшей за собой такие потери, не написано ни слова. Вместо этого кратко сообщалось, что “ничего значительного не происходило”.
126.
Сентябрьский день 1916 года
Пал Келемен посещает привокзальный ресторан в Саторальяуйхели
Кое-как исцелившись от малярии и отдохнув за время долгого периода реабилитации — были и посещения церкви, и кутежи, — он вернулся на более легкую службу. Сегодня он едет с Закарпатского фронта, из Ужока, куда он поставил партию вьючных лошадей. В Ужоке капитан пехоты, в обмен на новенькие шикарные ботфорты из золотисто-коричневой кожи, предоставил ему первый настоящий отпуск за последние полтора года. Он поедет в Будапешт. У Келемена прекрасное настроение.
В Саторальяуйхели он должен пересесть на другой поезд, а сейчас ожидает его в привокзальном ресторане. Здесь множество пассажиров, старых и молодых, женщин и мужчин, гражданских и военных, “они теснятся вокруг столиков, покрытых безобразными скатертями”. Его взгляд падает на юного, в орденах, прапорщика, с мальчишеским лицом:
Он сидит за столом и спокойно ест кусок торта, покрытый желтой глазурью, который лежит перевернутый на тарелке. То и дело оглядывает зал ресторана, но взгляд у него пустой, усталый, и всякий раз он снова опускает глаза на кусок торта, с наслаждением поглощая его. На нем неряшливая полевая форма, самая обыкновенная, на груди приколоты большие и маленькие серебряные медали. Наверное, он был дома, в отпуске, и теперь возвращается в окопы.
В ресторане толчея, картина все время меняется. А он все сидит у стены, будто эта толчея не имеет к нему никакого отношения, занятый собственными мыслями, с куском торта номер два, который быстро уменьшается на тарелке.
Он делает глоток воды и берет третий клин со стеклянной вазочки на высокой ножке, где лежит этот глазированный торт, разрезанный на готовые порции. Он ест не просто потому, что торт вкусный. В ожидании суровых времен он пытается складировать в памяти приятные вкусовые ощущения, связанные с домом.
127.
Суббота, 23 сентября 1916 года [214]
Паоло Монелли беседует с убитым на Монте-Кауриоль
К тому времени они уже побывали на многих ужасных горах, но, судя по всему, эта оказалась самой ужасной. Около месяца назад они штурмом взяли Монте-Кауриоль, что стало большим успехом, ибо гора высоченная, а австро-венгерские позиции были весьма надежными. Потом произошло то, что обычно происходило с победителями: напряжение и потери дали о себе знать, не оставив сил на дальнейшую борьбу. Противник подтянул свежие войска и начал контрнаступление, ибо теперь этот пункт, в общем-то незначительный, упоминался во всех фронтовых сводках и ежедневных газетах, а значит, превратился в военный трофей, за который стоит сражаться.
Рота Монелли отбила несколько вражеских контрнаступлений. На колючей проволоке заграждений висели мертвые австрийцы. Потери в собственных рядах тоже были велики. Почти все это время они находились под артобстрелом с окружающих высот. Монелли замечает, что из прежнего состава взвода не осталось почти никого. От валявшихся повсюду трупов исходил запах разложения. В горной расселине поблизости тоже гнили два десятка трупов. Одним из убитых был австрийский военврач. Его тело находилось на таком расстоянии, что Монелли мог наблюдать постепенные изменения, происходившие с покойником. Вчера лопнул нос, из него потекла какая-то зеленая жижа. Странно, но глаза покойника до сих пор оставались неповрежденными, и Монелли казалось, что они осуждающе смотрят на него. Он пишет в своем дневнике:
Это не я тебя убил, и с какой стати ты, врач, отправился в эту ночную атаку? У тебя была милая невеста, писавшая тебе, наверное, лживые письма, но они были такие утешительные, что ты хранил их в своем бумажнике. Реш забрал у тебя бумажник, в ту ночь, когда тебя убили. Мы видели ее карточку (милашка, — хотя кое-кто отпустил непристойные шутки), и еще фотографии твоего замка, и все дорогие тебе безделушки, которые ты носил с собой. Мы собрали их в маленькую кучку и расселись вокруг нее в своем убежище, довольные тем, что отбили атаку, с бутылкой вина в награду за свой тяжкий труд. Ты умер совсем недавно. И ты уже ничто, не более чем серая масса, которой предназначено истлеть, а мы живы, прапорщик, так неприлично живы, что я тщетно пытаюсь найти хоть каплю раскаяния в глубине души. Стоило ли тебе так наслаждаться жизнью, держать ее юное тело в своих объятиях, чтобы затем пойти на войну, словно в этом заключалось твое призвание? Может, и ты тоже был опьянен высокой целью, своим местом в первых рядах, жаждой самопожертвования? Быть убитым ради чего? Оставшиеся в живых спешат, живые привыкли к войне и ее горячечному ритму, живые не верят, что и им придется погибнуть, они больше о тебе не вспоминают. Твоя смерть не только завершила твою жизнь, она будто аннулировала ее. Еще немного ты побудешь номером в списке сержанта как объект для патетического некролога, но как человек ты больше не существуешь, словно бы никогда и не существовал. Только углерод и сероводород — вот что лежит перед нами, прикрытое лохмотьями, оставшимися от военной формы; мы называем их умершими.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Comments