Солоневич - Константин Сапожников Страница 84

Власти восточноевропейских стран с подозрением относились к «Голосу России», а потом и к «Нашей газете», считая «сомнительным» их направление. Распространителям газет нередко приходилось доказывать, что они не ведут подрывной работы против «стран пребывания» и что единственным врагом газеты является Советская Россия. Больше всего проблем было в Польше: представителя «Голоса России» С. Л. Войцеховского без видимых причин по несколько раз в месяц вызывали «для бесед» в полицию. В письме Юрию Войцеховскому Солоневич разъяснил ситуацию: «Нужно иметь в виду, что фамилия наша вообще одиозна в Польше. Ещё с довоенных времён, в связи с той газетой, которую мы с отцом издавали раньше в Вильне, а потом в Минске».

В этом же письме Солоневич признал, что его отношения с недругами из эмиграции заметно обострились:

«Как Вы, вероятно, знаете — „Меч“ тоже включился в травлю, которая начинает принимать, так сказать, всеобщий характер… Для меня наступают весьма страдные дни: травля подымается со всех сторон… А я просто очень устал… Мне бы хоть недели две отдыха… Да вот — и некогда, и льёт дождь, и некуда деваться для отдыха… Большое спасибо за Вашу оценку и за Ваши пожелания. Думаю, мы вступаем в период, когда драться придётся очень всерьёз — и чуть ли не во все стороны».

Агентура НКВД по-прежнему контролировала обстановку вокруг Ивана Солоневича и редактируемой им из Берлина газеты. Тщательно отслеживался «рост напряжённости» между Солоневичем и РОВСом. Сильнейшую бурю в Союзе вызвали номера «Голоса России» от 12 и 19 июля 1938 года, в которых Солоневич уничижительно-беспощадно критиковал командиров РОВСа генералов Витковского, Зинкевича и Скородумова. Верхи РОВСа сочли себя кровно оскорблёнными и в очередной раз назвали Солоневича «советским агентом», продолжающим выполнять «чекистское» задание по внесению раскола в РОВС и компрометации его руководства. В верхах решили: это оскорбление не должно сойти с рук. Мнение низов РОВСа, однако, разделилось. «Штабс-капитаны» в большинстве своём поддержали Солоневича.

Надо ли говорить, что Левашов разделял критическую позицию Солоневича. Возглавители РОВСа, по его мнению, устали от борьбы с большевизмом, подменили её демагогической фразой, имитацией «конспиративных акций», скучными совещаниями «об очередных задачах» по свержению «кремлёвских узурпаторов». Однажды в знак протеста Левашов послал фотографа на очередной банкет РОВСа и затем поместил на первой странице газеты снимок с текстовкой: «Вот так мы спасаем Россию!»

Эта капля переполнила чашу терпения экстремистского крыла в РОВСе. Левашова навестил «некий молодой мужчина с военной выправкой» и, воспользовавшись доверчивостью хозяина квартиры, нанёс ему сильнейший удар кастетом в лицо, после чего трусливо скрылся. Борис Солоневич, узнав об инциденте, сказал своим брюссельским друзьям, что это — оправданная месть офицеров «Нашей газете» за ведение «клеветнической» кампании против РОВСа. Из-за отсутствия Ивана Лукьяновича удар кастетом достался его ближайшему помощнику.

Но даже в период всеобщей травли раздавались голоса в поддержку Солоневича, причём — с самой неожиданной стороны.

В защиту Ивана Солоневича на закрытом заседании правления Российского национального объединения (РНО) в середине сентября 1938 года выступил Ю. Ф. Семёнов, редактор газеты «Возрождение». Раньше он не был столь терпимым к «коллеге», помещая в газете назидательно-укоризненные заметки о крайностях в поведении Солоневича и его нападках на руководителей РОВСа. И вот — разительная перемена: Семёнов стал вдруг подчёркивать, что Иван Лукьянович действительно единственный кандидат в «фюреры» белой эмиграции в предстоящей «последней борьбе», что он ему верит совершенно и всякие подозрения по поводу того, что Солоневич «подослан», считает «большевистской провокацией».

Более того, Семёнов начал утверждать, что слухи о «чекизме» Солоневичей идут от генерала Бориса Штейфона. По сведениям, которые поступили к Семёнову из Румынии по неким «секретным каналам», следовало, что Штейфон — давний советский агент. По заданию ГПУ он якобы поступил на службу в румынскую сигуранцу, чтобы шпионить в пользу СССР. На собрании РНО Семёнов во всеуслышание заявил, что вскоре с советской стороны будут переправлены свидетели с «документальными доказательствами чекизма Штейфона».

Свидетели с документами «из-за чертополоха» так никогда и не появились. Семёнов к вопросу о «предательстве» Штейфона больше не возвращался, понимая, что может нарваться на неприятности, если генерал узнает о его обвинениях. Однако активки о «ненадёжности» Штейфона по чекистским каналам настойчиво внедрялись в «коллективное подсознание» эмиграции. Крест на этой операции чекистов поставила Вторая мировая война, Штейфон возглавил Русский корпус, который совместно с частями вермахта сражался с партизанами Тито, следуя ставшему широко известным лозунгу, выдвинутому генералом: «Хоть с чёртом, но против большевиков!»

Одним из первых германских адресов Солоневичей стало местечко Клейн-Махнов в окрестностях Берлина ^[148]. Отец и сын поселились на вилле, окружённой яблоневым садом, который создавал ощущение покоя и оторванности от внешнего мира. В местечко перебрались по совету куратора из гестапо. По данным службы безопасности, советской разведке стал известен адрес берлинской квартиры Солоневичей. Куратор не удержался от воспитательных комментариев: по его мнению, Солоневичи слишком неразборчиво приглашали в гости друзей-эмигрантов, среди которых наверняка были агенты НКВД.

Вилла в Клейн-Махнове стала первым семейным пристанищем для Юрия и его жены Инги после брачной церемонии в здании магистратуры.

Ещё со времён Гельсингфорса Иван Солоневич знал об увлечении сына, шутливо называл Ингу «чухонкой» и не вмешивался в личные дела Юры, считая, что «время покажет».

То, чему было суждено случиться, случилось.

— Ватик, я женюсь, — сказал Юра, появившись в дверях кабинета, — Инга согласна, её близкие родственники тоже, препятствий нет. Теперь слово за тобой. Благословляешь?

Иван Лукьянович оторвал глаза от пишущей машинки, развернулся в кресле и, поправив очки, с нарочитой серьёзностью посмотрел на сына:

— Если гарантируешь внука, благословляю.

— Конечно, гарантирую, — улыбнулся Юра и добавил: — Хотя, технически говоря, не сразу, не завтра и даже не послезавтра…

Они дружно рассмеялись: слово «технический» Ватик часто использовал в своих писаниях, когда говорил о чём-то неизбежном и предрешённом.

С юной шведкой Ингой Доннер (финской подданной) Юра познакомился три года назад в Гельсингфорсе. Совместные занятия в Академии искусств «Атенеум», походы на пленэр, вначале с сокурсниками, затем вдвоём, помогли быстрому сближению. Отъезд Солоневичей в Софию, а после взрыва в редакции — в Берлин не прервали этих отношений, Юрий и Инга переписывались, строили планы на будущее. Агенты НКВД не раз фиксировали в своих отчётах попытки эмигрантских девушек увлечь молодого Солоневича (на этот счёт в «русской Софии» заключались даже пари!). Но Юра держался стойко и чувству своему не изменил.