Джон Леннон - Альберт Голдман Страница 84

«Привет!» – бросил Джон после бесконечно долгой паузы, затягиваясь сигаретой. Синтия пребывала в таком шоке, что открыла рот и, точно автомат, принялась произносить заранее заготовленную в самолете речь. «У меня возникла грандиозная идея! – выпалила она. – После того как мы позавтракали в Греции и пообедали в Риме, почему бы нам не отправиться всем вместе поужинать в Лондон?»

«Нет, спасибо», – бесстрастно ответил Джон. В этот момент Иоко обернулась и окинула Синтию «внимательным и уверенным взглядом».

«Это было как удар под дых, – продолжала Синтия. – Я даже не разозлилась. Я была просто огорошена... Поэтому вместо того чтобы кинуться на них с кулаками и начать выяснять отношения, я почувствовала, что мне необходимо немедленно оттуда убраться».

Бросившись наверх, Синтия наспех покидала в чемодан кое-какие вещи, в то время как дорожные чемоданы все еще лежали в багажнике автомобиля. Проходя мимо спальни для гостей, она углядела на ковре пару японских сандалий.

Через пятнадцать минут после возвращения домой она снова очутилась на улице. "Мне показалось, – заметила она, – что своим молчанием Джон говорит мне: «Не смей нарушать чудесное мгновение! Сгинь! Ты только все испортишь». Получив молчаливый приказ Джона, Синтия беззвучно повиновалась, оставив свой дом и своего мужа в руках другой женщины.

Алекс и Дженни предложили Синтии пожить какое-то время в маленьком домике, который они снимали на двоих в центральной части Лондона. Вот что рассказал Питер Браун: «На следующий день она допоздна засиделась в обществе Мэджик Алекса, болтая при свечах и попивая вино. Она никогда прежде особо не доверяла Мэджик Алексу, но той ночью ей было необходимо излить кому-нибудь свою душу. А на рассвете, опустошив немалое количество бутылок, Синтия очутилась в постели с лучшим другом Джона».

Спусти три дня Синтия позвонила Дот и заявила, что желает вернуться в Кенвуд. На этот раз Джон ждал ее в одиночестве, Йоко исчезла. «Я никак не могу понять, почему ты уехала, – запротестовал Джон, который повел себя „тепло и радушно“. – Что это на тебя нашло?» – спросил он так, словно внезапное бегство Синтии было какой-то непонятной выходкой. Но Синтия тотчас парировала этот выпад, потребовав объяснить, чем он занимался с Иоко.

Джон был готов к этому вопросу. Разыграв полное безразличие, он объяснил, что его отношения с Иоко ограничиваются чисто интеллектуальным общением, и заверил жену, что ей абсолютно нечего опасаться. Однако Синтию трудно было в этом убедить. «Я заметила, что у тебя и Иоко много общего, – продолжала настаивать Синтия. – Джон, в ней есть что-то такое, что сильно напоминает тебя. Ты, конечно, можешь рассказывать о ней все, что угодно, что она ненормальная, чокнутая артистка, но у нее аура, перед которой тебе не устоять».

Возражения Джона относительно полного отсутствия какой-либо любви с его стороны по отношению к Йоко были напрасны. Позднее Синтия призналась: «Уже тогда я поняла, что потеряла его».

Когда Синтия поинтересовалась, не следует ли ей отказаться от каникул, которые она собиралась провести с миссис Пауэлл и Джулианом в Пезаро, Джон, естественно, стал уговаривать ее не делать этого. «Напротив, – сказал он, – поезжай и хорошенько отдохни». Синтия заставила себя поверить в то, что ее отсутствие не будет иметь решающего значения и что она так или иначе не имеет права лишать Джулиана обещанных удовольствий.

Между тем Йоко вернулась к Тони, чтобы окончательно расстаться. «Она многим была обязана Коксу, – свидетельствует Дэн Рихтер, который в то время находился с ними. – Ведь это он вытащил ее из психиатрической лечебницы, он помог ей преодолеть трудный период, он находил средства для организации ее выставок, перформансов и съемок ее фильмов, он обеспечивал рекламу». В качестве отступного Тони потребовал 50 процентов от всего, что ей удастся вытянуть из Леннона, и заставил ее подписать контракт, по которому она обязалась удовлетворить это условие. «Ей казалось, что она ему обязана, – объяснил Рихтер, который удостоверил этот документ своей подписью. – Я думаю, что она также была уверена в том, что сможет разорвать это соглашение позднее, если почувствует в этом необходимость».

После того как с Тони все было улажено, а Синтия уехала в Италию, Иоко почувствовала, что может опять вернуться в Кенвуд. Леннон уже считал себя свободным мужчиной и был уверен в том, что развод – не более чем пустая формальность. Не дав себе труда уведомить об этом собственную жену, он начал появляться в обществе со своей новой женщиной. 15 июня, во время проведения Национальной выставки скульптуры, Джон и Йоко устроили свою так называемую Желудевую акцию, замысел которой состоял в том, что они посадили два желудя в качестве жеста, символизирующего «единство и развитие двух культур». Пресса узнала об этом слишком поздно, но три дня спустя, когда Джон и Иоко подъехали к Национальному театру, чтобы присутствовать на премьере спектакля Виктора Спинетти, поставленного по книгам Леннона, репортеры всерьез накинулись на Джона.

Джон Леннон, одетый в белый атласный пиджак, цветастую рубашку и черные брюки вылез из белого «ягуара» Пита Шоттона, держа за руку Иоко Оно – также во всем белом, за исключением черной кофточки. Внезапно со всех сторон к нему ринулись репортеры, защелкали вспышки фотокамер, и Джон был вынужден остановиться. «Где ваша жена? Где Синтия? Что случилось с вашей женой, Джон?» – закричали газетчики. «Я не знаю!» – взорвался Леннон и потащил Иоко к дверям. Поглощенный пьесой, которая имела большой успех, он забыл о журналистах. Однако когда на следующее утро во всех газетах появились фотографии, на которых он держал за руку Йоко, и статьи, намекавшие на то, что он либо ушел от жены, либо изменяет ей, Джон заволновался. Тем не менее его ощущения не шли ни в какое сравнение с чувством, которое испытала Синтия, прочитав английские газеты.

Любая другая женщина немедленно помчалась бы домой, чтобы предстать перед мужем и попытаться спасти свой брак. Но Синтия, всегда опасавшаяся открытых столкновений, улеглась в постель и провела там несколько дней. В конце концов как-то вечером она решилась-таки покинуть свое убежище в обществе двадцативосьмилетнего сына хозяина гостиницы Роберто Бассанини, здорового, добродушного и симпатичного молодого человека, который понравился ей еще во время предыдущей поездки. Когда на следующее утро они вернулись в гостиницу, то застали там Мэджик Алекса.

Оставшись с Синтией наедине, Алекс заметил, что Джону будет небезынтересно узнать о том, что его брошенная жена, вместо того чтобы оплакивать свою судьбу, развлекается в обществе молодых и красивых мужчин. Вынудив молодую женщину занять оборону, он сообщил ей, что Джон хочет развода, чтобы жениться на Иоко Оно. Если Синтия поднимет шум или откажется от сотрудничества, Джон пригрозил забрать у нее Джулиана, а ее отправить обратно в Хойлэйк.

Подобные угрозы возмутили даже Синтию. «Он подает на развод! – взорвалась она. – А на каком основании?»

«Джон обвиняет тебя в адюльтере, – холодно ответил Алекс. – И я согласился свидетельствовать против тебя в пользу Джона». Затем он напомнил Синтии о той самой ночи, когда, после обильной выпивки, она забралась на рассвете к нему в постель. Взорвав свою бомбу, Алекс немедленно укатил обратно в Лондон.