Влияние морской силы на историю. C предисловием Николая Старикова - Альфред Тайер Мэхан Страница 84

30 июля, после сорокадневной осады, был взят замок Моро, и город сдался 10 августа. Испанцы потеряли не только город и порт, но и двенадцать линейных кораблей, кроме 3 000 000 фунтов стерлингов деньгами и товарами, принадлежавшими испанскому королю. Важность Гаваны измерялась не только ее величиной и положением в центре большой и хорошо возделанной области; она была также портом, командовавшим над единственным проходом, которым в те дни обязательно должны были пользоваться корабли с сокровищами, а также и другие, совершавшие плавание от Мексиканского залива до Европы. При переходе Гаваны в руки неприятеля эти корабли неизбежно должны были собираться в Картахене и оттуда двигаться против пассатных ветров – операция всегда трудная и долго задерживавшая корабли в тех водах, где они подвергались риску захвата их английскими крейсерами. Даже нападение на берега перешейка не было бы таким серьезным ударом для Испании. Таких больших успехов могла добиться только нация, уверенная в том, что морские пути контролируются ее морской силой, которой целиком должен быть приписан благополучный исход операции и значение которой можно еще иллюстрировать таким ярким фактом, как своевременная доставка четырех тысяч американских войск для подкрепления английских рядов, сильно опустошенных сражениями и лихорадкой. Говорят, что к тому времени, когда город пал, у осаждавших оставалось на ногах только две тысячи пятьсот человек, годных к службе.

В то время как энергия и активная деятельность морской силы Англии привели к таким блестящим результатам в Вест-Индии, в Португалии и на Дальнем Востоке происходили события, также представлявшие собой иллюстрацию деятельности этой силы. Союзные короны в начале войны пригласили Португалию присоединиться к ним против тех, кого они называли «тиранами морей», напомнив ей, как английская монополия на ее торговлю высасывала золото из страны и как грубо был нарушен ее нейтралитет флотом под командой Боскауэна. Португальский министр хорошо знал и горячо переживал все это; но хотя приглашение сопровождалось ясным намеком на то, что Португалии не позволят сохранять нейтралитет, который она не могла обеспечить, он правильно рассудил, что его стране следовало больше бояться Англии и ее флота, чем испанской армии. Союзники объявили Португалии войну и вторглись в нее. Некоторое время они имели успех, но «тираны морей» откликнулись на призыв Португалии, послали туда флот и высадили в Лиссабоне восемь тысяч солдат, которые прогнали испанцев за границу и даже перенесли войну в самую Испанию.

В то же время была атакована Манила. При таком большом количестве одновременных операций было сочтено невозможным посылать туда войска или корабли из Англии. Успехи в Индии и полная безопасность тамошних поселений, а также господство на море позволили индийским властям самим предпринять эту колониальную экспедицию. Она отплыла в августе 1762 г. и, достигнув Малакки 19-го, была снабжена в этом нейтральном порту всем необходимым для предполагавшейся осады; голландцы, хотя и ревниво относившиеся к успехам англичан, не решились отвергнуть их требования. Экспедиция, которая опиралась всецело на флот, закончилась покорением всей группы Филиппинских островов, сдавшихся в октябре и заплативших затем выкуп в четыре миллиона долларов. Около того же времени этот флот захватил галеон из Акапулько, на котором находилось три миллиона долларов, а английская эскадра в Атлантике взяла корабль, шедший из Лимы с четырьмя миллионами долларов в серебре для испанского правительства.

«Никогда колониальная империя Испании не получала таких ударов. Испания, своевременное вмешательство которой могло бы изменить исход войны, вступила в нее слишком поздно, чтобы помочь Франции, но вовремя для того, чтобы разделить с нею ее несчастья. Были основания бояться еще большего. Панама и Сан-Доминго находились в опасности, и англо-американцы готовились к вторжению во Флориду и в Луизианну… Завоевание Гаваны нарушило в значительной мере связь между богатыми американскими колониями Испании и Европой. Покорение Филиппинских островов удалило теперь Испанию из Азии. Оба эти обстоятельства преградили все пути испанской торговле и нарушили всякую связь между отдельными частями ее обширной, но несплоченной империи» ^[106].

Выбор пунктов, атаки, намеченных министерством Питта, был стратегически хорош, так как он перерезывал артерии могущества врага; и если бы планы Питта были выполнены полностью и Панама также была бы взята, то успех был бы еще более решительным. Англия потеряла также преимущество неожиданности, которое имела бы, предупредив Испанию в объявлении ей войны; но так или иначе она неизменно оставалась победителем в этой короткой борьбе благодаря быстроте, с которой приводились в исполнение ее планы, что было возможно только при высоком уровне организации ее морских сил и руководства.

С завоеванием Манилы закончились военные операции. Девяти месяцев, истекших с момента формального объявления войны Англией в январе, было достаточно для того, чтобы разбить последнюю надежду Франции и привести Испанию к миру, при заключении которого она уступила по всем пунктам, служившим обоснованием ее враждебной позиции и требований. После краткого изложения вышеописанных событий вряд ли нужно указывать, что быстрота и тщательность, с которыми Англия решила свою задачу, были всецело обусловлены ее морской силой, позволявшей ей одновременно действовать на отдаленных и разбросанных театрах войны, как, например, на Кубе, в Португалии, в Индии и на Филиппинских островах, не страшась серьезного перерыва своих коммуникаций.

Прежде чем излагать условия мира, которые должны бы суммировать результаты войны, но в действительности делают это несовершенно, вследствие недостаточной энергии тогдашнего английского министерства, тянувшего с заключением мира, необходимо дать очерк влияния войны на торговлю и на основы морской силы и национального благосостояния.

Одна замечательная черта этой войны особенно поражает ум вследствие удивительного по своей парадоксальности утверждения, что о благосостоянии Англии можно заключить по размерам ее потерь.

«С 1756 по 1760 год, говорит один французский историк, “французские каперы захватили у англичан более двух тысяч пятисот торговых судов. В 1761 г., хотя Франция не имела, можно сказать, ни одного линейного корабля в море и хотя англичане захватали двести сорок наших каперов, сотоварищи последних все-таки взяли восемьсот двенадцать английских судов. Объяснение такого большого числа призов лежит в поразительном росте английского судоходства. Утверждают, что в 1760 г. Англия имела в море восемь тысяч кораблей; из них французы захватили почти одну десятую, несмотря на охранявшие их эскадры и крейсера. За четыре года, с 1756 по 1760 год, французы потеряли только девятьсот пятьдесят судов”» ^[107].

Но такая разница справедливо приписывается одним английским писателем «сокращению французской торговли и страху перед англичанами, который удерживал многие из ее торговых судов от выхода в море». И далее он указывает, что захват судов не был наиболее выгодным следствием эффективности английских флотов. «Захваты, подобные захватам Дюкэна, Луисбурга, острова Принца Эдуарда, покорения Сенегала и, позднее, Гваделупы и Мартиники, были событиями настолько же пагубными для французской торговли и колоний, насколько выгодными для торговли и колоний Англии» ^[108]. Увеличение числа французских каперов для понимающего глаза было грустным свидетельством того, что торговый флот страны был принужден к праздности и что экипаж и владельцы торговых судов должны были прибегнуть к рискованному грабежу, чтобы добывать себе пропитание. Правда, это не был совершенно бесплодный риск. Тот же английский автор признается, что в 1759 г. потери торгового флота превысили потери военного. В то время как французы тщетно пытались восстановить равенство на море и пополнить свои потери (но бесцельно, ибо, «строя вооруженные суда, они работали только для английского флота»), французские каперы, несмотря на смелость и бдительность английских крейсеров, кишели в таком огромном количестве, что в этом году они взяли двести сорок британских судов, главным образом мелких и каботажных. Тот же авторитет подсчитал, что в 1760 г. англичане потеряли 300 торговых судов, а в 1761 г. – свыше 800, т. е. в три раза больше, чем французы; но, прибавляет он, «было бы неудивительно, если бы они захватили еще большее количество более богатых кораблей, ибо, в то время как их торговля была уничтожена и они посылали в море мало торговых судов, торговые флоты Англии бороздили моря. Каждый год ее торговля увеличивалась; деньги, которые уносила у нее война, возвращались продуктами ее промышленности. Восемь тысяч судов использовались купцами Великобритании». Размеры ее потерь приписываются трем причинам, из которых только первую можно было предотвратить: 1) невниманию торговых судов к распоряжениям конвоиров, 2) огромному количеству английских судов во всех морях и 3) сосредоточению неприятелем всего остатка своей силы в каперстве. В течение того же 1761 г. военный флот потерял один линейный корабль, который был отнят обратно, и один катер. В то же время, несмотря на различные обмены, англичане все еще держали у себя в плену двадцать пять тысяч французов, тогда как пленных англичан во Франции было только тысяча двести человек. Таковы были результаты морской войны.