Гардемарины. Канцлер - Нина Соротокина Страница 84

Была еще одна причина, заставляющая Шувалова не торопиться с исполнением просьбы Екатерины, — он знал, почему она так стремится в театр. Великой княгине давно следовало обратить внимание на странную медлительность Анны Фросс. Пошлешь ее с запиской, всех дел — на полчаса, а она отсутствует полдня и зачастую даже не придумывает причину столь долгого отсутствия.

Анна носила Шувалову далеко не все записки, написанные рукой великой княгини. Девица давно сделала выбор, почитая главной своей госпожой, конечно, Екатерину. Но боязнь разоблачения, а также любовь к украшениям, которыми снабжал ее старый волокита, обязывала ее время от времени снабжать Тайную канцелярию новой корреспонденцией.

— Вне всякого сомнения, ваше высочество, я донесу до Их Величества ваше пожелание, — Шувалов стал пятиться к двери, — но что из этого выйдет? Вы понимаете? — приговаривал он, а сам мысленно повторял: «Нет, голуба моя, нет, лакомка… Понятовского ты сегодня не получишь!»

Великий князь явился через десять минут. Он был в бешенстве.

— Я знаю, зачем вы все это выдумали! Чтобы нарочно бесить меня! Вам это доставляет особое удовольствие! Вы знаете, что я не переношу этого Сумарокова, я ни слова в этих пьесах не понимаю — все плохо, плоско, немузыкально! И вот… извольте видеть…

Екатерина стояла перед мужем посередине комнаты, скрестив опущенные руки, очень спокойная, сдержанная. Один ее невозмутимый вид должен был доконать великого князя, а она еще позволила себе возражать.

— Я ведь не составляю вам общество, посему думала, что вам совершенно безразлично, буду ли я одна в своей комнате или в своей ложе на спектакле. А что касаемо русских пьес, напрасно вы их не любите. Их любит государыня.

— О, мадам, подлиза… Значит, вы надумали увидеть мою дорогую тетушку. Зачем? — он вдруг затопал ногами. — Я запрещаю подавать вам карету!

— Что вы кричите, как орел?! Неужели это меня остановит? — Екатерина передернула плечами, Петр не переносил этого брезгливого жеста. — Я пойду пешком.

— С вас станет!

— Не понимаю, ваше высочество, — почти кротко спросила Екатерина, — что вам за удовольствие в том, чтобы заставить меня умирать от скуки здесь в обществе собаки и попугая? Это все мое общество.

Петр набрал воздуха, чтобы выдать очередную ругань, но вдруг словно поперхнулся, молча погрозил жене пальцем и вышел.

Через час, в любимом платье из бело-желтой парчи с золотой диадемой в волосах, Екатерина послала к Шувалову спросить, готовы ли кареты.

Александр Иванович явился немедленно, увидев роскошно прибранную великую княгиню, несколько оробел, посему голос его звучал не слишком уверенно.

— Простите, ваше высочество, по желанию Их Высочества я вынужден ответить отказом… — Ах, так? — в голове мелькнул вопрос, что лучше — веселая надменность или обиженное благородство? Екатерина выбрала второе. — Я пойду пешком! Александр Иванович, я не раба в этом доме! И передайте, если моим дамам и кавалерам запретят следовать за мной, то я пойду одна. И донесу об этом возмутительном случае государыне. Я напишу ей письмо. Этого мне никто не может запретить.

Шувалов вдруг оживился:

— А что вы ей напишете… то есть Их Величеству?

— О, мне есть что сказать императрице, — Екатерина сделала вид, что не заметила оплошности Шувалова. — Я напишу, как со мной здесь обходятся. Напишу, что вы, для того, чтобы доставить великому князю удовольствие общаться с моими фрейлинами, поощряете его в намерении не пустить меня в театр.

Екатерина говорила быстро и запальчиво о том, что жизнь ее ужасна, что муж ее ненавидит, что она попросит государыню отослать ее из России.

Сама того не ведая, она в первый раз сформулировала главную свою мысль в линию поведения, которая впоследствии помогла ей выиграть все дело.

Екатерина тут же села за стол и умакнула перо в чернильницу.

— Я посмотрю, как вы не посмеете передать мое письмо государыне, — бросила она в лицо озадаченному Шувалову.

Александр Иванович тихо вышел. Перо легко бежало по бумаге. Руку Екатерины вело само провидение. Она писала по-русски. В первых строках она поблагодарила Елизавету за милости и благодеяния, «коими осыпана была подательница сего с самого первого дня прибытия в Россию». Далее Екатерина писала, что, судя по всему, она не оправдала возложенное на нее доверие, и посему жизнь ее ужасна. Она вынуждена претерпевать ненависть великого князя и немилость государыни, а посему просит отослать ее к родным в Германию тем способом, который найдут подходящим. «Живя с ними в одном доме, я не вижу детей моих, — писала Екатерина, — поэтому становится безразличным, быть ли с ними в одном месте или во многих верстах от них. Но я знаю, что Ваше Величество в щедрости и милости своей окружат их заботами, во много раз превышающими те, которые мои слабые способности позволили бы оказывать моим детям».

«Колода старая, ты у меня разжалобишься», — подумала Екатерина, меняя перо.

Далее она написала, что остаток дней проведет в уповании на милостивую заботу о них (детях) государыни, молясь Богу за их высочество Петра Федоровича и за всех, кто сделал ей добро и зло. «Здоровье мое доведено таким горем до такого состояния, что я должна спасти хотя бы свою жизнь. А для этого припадаю к ногам Вашим — позвольте мне уехать на воды!» И опять слова восторга и благодарности. Словно в слоенном пироге: крем, тесто, крем, так и в этом письме зашифрованный упрек чередовался с воплем счастья, потом опять обида, опять восторг.

Екатерина поставила точку в тот миг, когда в комнате появился Шувалов, словно в замочную скважину подсматривал.

— Кареты поданы, ваше высочество! — тон был примирительный, вежливый, при желании в нем можно было уловить нотки раскаяния.

Помаргивая глазом, он принял письмо к Елизавете.

— Напоминаю, мои дамы и кавалеры вольны сами решать — едут они со мной в театр или нет.

Направившись к двери, Екатерина, словно нечаянно, толкнула Шувалова в бок фижмами китового уса и проследовала в переднюю. Великий князь и юная Воронцова по-прежнему сидели за круглым одноногим столом с картами. Екатерина шла к противоположной двери не напрямую, а по дуге. Ей очень хотелось пройти с независимым видом мимо мужа. Великий князь угадал ее маневр и вдруг встал, за ним поднялась его фаворитка. В ответ на этот церемонный жест Екатерина сделала глубокий реверанс и проследовала к двери. Каждая клеточка ее организма смеялась.

Она опоздала в комедию. Первое, что увидела Екатерина, усаживаясь в кресло в своей ложе, был русый, тщательно причесанный затылок Понятовского. Он сидел в партере, в пяти шагах от нее. Предчувствуя ее появление, он повернул голову. Флюиды, как считали в XVIII веке (а раз считали, так и было), не только жидкость, объясняющая явления магнетизма и электричества, это еще токи, излучаемые людьми. Теплые лучи, идущие из серых глаз его возлюбленного, прошли насквозь через сердце, и грудь заныла томлением, по спине пробежали мурашки, и дыхание перехватило. Государыни в театре не было. Но Екатерина забыла и думать об этом.