Вольф Мессинг. Видевший сквозь время - Эдуард Володарский Страница 84

– Какая я тебе бабуля, милый, – улыбнулась женщина. – Мне покудова сорок семь только. Жизнь, правда, не сладкая досталась, видно, и верно старухой выгляжу..

– Нда-а… – опять вздохнул Осип Ефремович, тасуя фотографии, как карты. Потом разложил их на столе – шесть снимков. На пяти изображены молодые веселые ребята, на шестой – мужчина средних лет.

– Попроси, мил человек, уж как тебя и просить-то не знаю. Деньжонок у меня нету, но я тут собрала, что могла… яиц десяток, сальца кусочек. – Женщина взяла со стула белый тугой узелок, хотела положить на стол перед Осипом Ефремовичем, но тот отстранил ее решительным жестом.

– Вы с ума сошли, гражданка? Вольф Григорьевич помогает людям бесплатно, сколько раз говорить можно? – Осип Ефремович вновь посмотрел на фотографии. – Значит, пятеро сыновей и муж?

– Именно так, мил человек, пятеро… Иван, Петр, Гришка, Витюша и Игоречек, самый младшенький… и муж Николай Григорьич…

– Ты же сказала, что младшенькому, ну Игоречку – только шестнадцать исполнилось – как же он-то в армию попал? – недоверчиво спросил Осип Ефремович.

– Так сам убег! – горестно качнула головой женщина. – Как братья ушли, так на другой день и он убег… Разве за ими углядишь?

– А надо было глядеть, мамаша! – Осип Ефремович смешал фотографии. – Ладно, сделаю для тебя исключение… попрошу.. Приходи завтра, мамаша… Все путем будет, – улыбнулся Осип Ефремович. – Да я тебе сейчас могу сказать – живы твои орлы, ей-богу, живы! И муж живехонек!

– А ты что, тоже в энтом деле понимаешь? – встрепенулась женщина.

– С кем поведешься, от того и наберешься! – засмеялся Осип Ефремович. – Я с ним столько мучаюсь, что тоже сквозь время видеть научился…

– Ой, батюшки-светы, неужто правда? – заулыбалась женщина.

– Да пошутил я, мамаша, пошутил… – помрачнел Осип Ефремович. – Но твои живы, вот я сердцем чую, что живы.

– Да тьфу на тебя, шутник чертов! – Женщина сгребла со стола фотографии и пошла к двери, обернулась: – Стыда у тебя нету, э-эх, проходимец, прости Господи… – и с силой хлопнула дверью…

– Вот гражданка спрашивала, можно ли ей мысленно дать задание товарищу Мессингу? – громко проговорила со сцены Аида Михайловна. – Прошу вас, гражданочка, пройдите на сцену! Смелее! Смелее!

В середине зала встала стройная молодая женщина в гимнастерке и начала медленно пробираться к проходу. Вместо левой руки у нее был пустой рукав, заправленный под ремень. И люди поспешно вставали с кресел, освобождая ей дорогу, по-особенному, с состраданием и уважением смотрели на нее.

Женщина вышла к проходу и твердым военным шагом направилась к сцене.

Мессинг и Аида Михайловна переглянулись. Женщина в гимнастерке подошла к ступенькам, быстро поднялась на сцену. Аида Михайловна взяла ее за правую руку, улыбнулась и подвела к Мессингу.

– Вы недавно с фронта? – спросил Мессинг.

– Два месяца как из госпиталя, – ответила зрительница.

– И вас зовут Таней? – спросил полуутвердительно Мессинг.

– Да… Таней… – растерялась женщина, и на ее жестком исхудалом лице появилась улыбка. – А откуда вы… ох, простите, что я спрашиваю? Вы же – Мессинг…

– Вот ты где, мил человек! – вдруг раздался громкий, на весь зал голос. – А я тебя ждала, ждала… который день прихожу, и все никак не могу тебя увидеть, а мне ох как надо, ох как надо! Я ить в город из деревни приехала… и у сродственницы живу, уже надоела ей хуже горькой редьки.

По проходу к сцене шла та самая пожилая женщина, которая была у Осипа Ефремовича с фотографиями мужа и сыновей.

– Проходите к нам сюда, гражданка, – сказала Аида Михайловна.

– Прасковьей меня зовут! – отозвалась пожилая женщина. – Прасковьей Андреевной…

Она дошла до сцены, поднялась по ступенькам. Аида Михайловна протянула ей руку.

– Очень приятно, Прасковья Андреевна. Проходите сюда…

Мессинг уже шел ей навстречу, протянул руку, здороваясь. Зал вздрогнул от аплодисментов и тут же смолк. Женщина без руки с улыбкой смотрела на Прасковью Андреевну.

– Вы, конечно, принесли фотографии родных, которые на фронте? – спросил Мессинг.

– Конечно, мил человек… – громко ответила Прасковья Андреевна. – Как зовут тебя, опять запамятовала… имя больно не русское…

– Мессинг Вольф Григорьевич, – сказал Мессинг.

– Я и говорю – никак не запомню…

– Где фотографии? – улыбнулся Мессинг.

– Да вот… – Она достала из кармана пальто фотографии и протянула Мессингу.

Он стал быстро рассматривать одну за другой. Глаза его расширились, почернели. Он протянул фотографии Аиде Михайловне.

– Глянь, Григорьич… уже полгода ни от одного никаких вестей… и похоронок нету.. Живы ай нет, не ведаю… душа изболелась…

– Это все ваши дети? – спросила Аида Михайловна.

– Да, милая, дети… и муж…

– Товарищи! – громко проговорила Аида Михайловна, подняв фотографии над головой. – У Прасковьи Андреевны на фронте воюют муж и пятеро сыновей!

– Воюют, милая, воюют… что ж теперь делать-то? Воевать надо…

И вдруг весь зал стал медленно подниматься… и раздались первые хлопки… все чаще и гуще… и постепенно они переросли в грохочущие аплодисменты.

Пожилая женщина, с темным морщинистым лицом, с прядью седых волос, выбившейся из-под платка, растерянно посмотрела в зал, медленно поклонилась, и на глазах у нее выступили слезы. Она повернулась к Мессингу и дрожащим голосом спросила:

– Так ты скажи, Григорьич… живы мои ай нет? Аплодисменты смолкли, но все зрители продолжали стоять.

– Живы они ай нет? – громче спросила Прасковья Андреевна.

Мессинг вновь взял у Аиды Михайловны фотографии, медленно посмотрел на одну… вторую… третью… четвертую… Щека у Мессинга нервно дернулась, фотографии дрожали в пальцах.

Весь зал стоял и напряженно ждал.

– Они живы… – хрипло проговорил Мессинг и посмотрел на Аиду Михайловну, повторил, переведя взгляд на Прасковью Андреевну. – Они все живы, Прасковья Андреевна…

– Живы?! – радостно воскликнула пожилая женщина. – Ох, батюшки-светы, радость-то какая! Все живы?!

– Все живы… – твердо повторил Мессинг. В глазах у него стояли слезы.

Зал снова бешено зааплодировал, а однорукая женщина в гимнастерке подошла к Мессингу, обняла его за плечо и поцеловала в щеку. И зал загрохотал еще яростнее…

– Мертвые они все, Аида! – с болью и слезами говорил, почти кричал Мессинг, сидя за столом у нее в комнате. – Не мог я сказать ей правду, не мо-о-ог!

– Но ты не мог поступить иначе, Вольф, – тихо ответила Аида Михайловна.

– В первый раз в жизни я солгал, Аида!