Клеопатра - Фаина Гримберг Страница 83

— ...мы совершенно отдалились друг от друга...

Он часто вспоминал свою единственную дочь Туллию, её несчастные браки и её раннюю смерть... Его вторая жена, Публилия, была гораздо моложе его и богата. Но после смерти Туллии он почувствовал, что не находит более общего языка с женой. Последовал развод по обоюдному согласию, её приданое он возвратил ей, хотя у него было немало долгов, а выплачивать деньги было не из чего!.. Маргарите очень хотелось сказать, что и она несчастна, что её жизнь темна, что она ещё не знала любви... Но всё же она решила, что лучше не говорить самой, а слушать!..

Она жила в трастеверинском уединении. Случилось так, что Цицерон, поглядев на беседовавших оживлённо Гая Кассия и Марка Брута, сказал ей:

— Сейчас у римлян много дел, царица, и тебе лучше уехать из наших мест, как возможно скорее...

Она промолчала. Он советовал ей бежать, но если бы она знала, как ей исполнить практически этот совет!.. Она играла с сыном в садах, порядочно завтракала и обедала, принимала гостей, но всё более и более тяготилась этим уединением, так похожим на некое почётное тюремное заключение. Она сказала Цезарю, что хотела бы увидеть гладиаторские бои, которыми так известен Рим. Цезарь отвечал, что именно во время подобного зрелища ей сейчас и не стоит являться!..

— ...Да и зачем? Мне кажется, ты заранее, априори, презираешь и гладиаторские бои, и нас, римлян, которые к этому зрелищу пристрастны!..

Когда он вот так, прямо, говорил ей что-нибудь обидное для неё, она чувствовала себя страшно одинокой! Обиженная, она парировала, что, мол, конечно же, гладиаторские бои в Риме — совсем не то, что театральные фестивали в Александрии! Он предложил ей «поберечь желчь», как он выразился, и пообещал устроить пикник в саду. И он устроил пикник, вполне удавшийся. В тени дубов и акаций рабы разостлали скатерти, угощение состояло из фруктов и охлаждённого вина. Вольноотпущенник Цезаря, некий Валентин Апронианий, всё отлично устроил, пригласил искусных и скромно одетых флейтисток. Приглашены были завсегдатаи салона Клеопатры. Марк Антоний и Цицерон не приехали, и она почувствовала, что ей без них как-то немного не по себе... Она сидела на кожаной подушке, охватив руками приподнятые колени. Рабыня обмахивала её большим веером из павлиньих перьев. Маргарите недоставало также и Ирас. Она привыкла, что в Александрии Ирас сопровождает её в публичных выходах, но здесь, в Риме, это оказалось невозможно! Цезарь сразу прямо, без обиняков, приказал ей не показывать Ирас публично! Она говорила Ирас:

— Я привыкла, что всегда, когда я того хочу, ты показываешься со мной! И теперь, когда я выхожу к этим римлянам, у меня такое ощущение, будто мне оторвали ухо, или отрезали палец!.. — И Маргарита нервно смеялась...

На следующий после пикника день Хармиана сказала царице:

— ...Неужели нет предела твоему терпению?! В Риме смеются над тобой! Тихоня Брут заявляет во всеуслышанье, что ты совершенно несносна, когда на пиру принуждаешь якобы всех к молчанию и самоуверенно рассуждаешь о грамматике, риторике, поэзии и философии. «Она, — говорит, — мне прямо противна!» А ты молчишь! Скажи своему Цезарю!..

Маргарита вовсе не собиралась обременять Цезаря подобными пустяками. Однако же спросила:

— А тебе кто пересказал эти сплетни? Скажи, Хармиана!..

Пересказчицей сплетен явилась Ирас!.. Хармиана упёрла в толстое бедро ладонь:

— Эта философка ухитрилась соблазнить флейтистку, молоденькую...

— Будто я разбираю флейтисток! — проговорила Маргарита презрительно-насмешливо...

— ...бедная девчонка истекала соком, будто спелая фига! — продолжила Хармиана...

— И ты там была? Ты подглядывала? Ты подслушивала их разговор? — Маргарита подошла к Хармиане, схватила её за оба уха и принялась трепать... Она посчитала ниже своего достоинства расспрашивать Ирас, ища подтверждения Хармианиных слов!..

Всё же она сказала Цезарю:

— Это худо, что меня совсем не знают римлянки! Позволь мне участвовать в каком-нибудь женском празднике!..

Вид у Цезаря был скучающий, но позволить он позволил! Она вместе с Хармианой и со своими рабынями приняла участие в процессии во дворе храма Венеры Эрицинской. Однако после окончания шествия римлянки удалились в помещение для ритуальной трапезы. Царицу Египта просто-напросто не пустили туда.

Служительница храма объяснила, что принимать участие в ритуальной трапезе имеют право только замужние женщины! Бессмысленно было доказывать, что она замужем. Равнодушная и горделивая, она удобно устроилась в носилках, и рабы понесли её прочь с холма. Почтенные римлянки также воспротивились её участию в священнодействии праздника Доброй богини! А ведь в обрядах этого праздника участвовали жёны и матери видных государственных деятелей и жрицы-девы, происходившие из лучших семейств!.. Нет, она хотела всё же объявить Цезарю своё желание уехать, покинуть Рим! Но он не приезжал, был чем-то занят. Маргарита отправилась на прогулку по садам Трастевере. И без особого изумления обнаружила, что побег невозможен! Сады охранялись так же тщательно, как и сам дом! Она говорила себе, что глупеет, ребячится, теряет терпение... Хармиана, располневшая, прибежала, тряся большими грудями, захлёбывалась потоком слов... У парадных ворот стражники не пускали к царице Египта римскую даму!..

— ...в персидском шёлковом платье, на голове — тканый воздух из Дамаска!.. Вели, чтобы её пропустили!..

— Да не велю я! Если бы это зависело от меня, мне бы и доложили! Не пускают, значит, Цезарь велел не пускать! Оставь меня!..

— Ты не знаешь, кто это! Это Фульвия! Ради неё Марк Антоний развёлся с Антонией...

— Замолчи! Слышать не хочу твоих сплетен! Какое мне дело до того, кто с кем развёлся в Риме, кто на ком женился!..

Хармиана значительно таращила глаза. Когда-то она уже смотрела этак, глупо и радостно, по мнению Маргариты. Когда это было? Когда Маргарита уже была беременна первенцем и сама ещё не догадывалась...

— Что ты задумала, дура? Я тебе уши вырву, чтобы ты не могла подслушивать!..

— Выйдем на балкон, царица, хоть посмотрим, умоляю тебя!..

Маргарита повернулась круто и пошла к лестнице. Хармиана затопала следом. С балкона удалось им увидеть нарядную круглолицую женщину, лицо её выражало простое высокомерие, губы выдавались, очень сочные, светлые кудри вились крутыми кольцами...

Хармиана пыталась заговорить, получила пощёчину. Маргарита сидела в спальне и думала, что, конечно же, Хармиана полагает, будто Марк Антоний влюблён в её госпожу!.. Если бы Цицерон... если бы его тело вдруг сделалось каким-то чудом... красивым и молодым телом живым смуглым... И возможно было бы наслаждаться телесно и говорить, говорить, говорить... Я больше никогда не буду спать с чёрными рабами!.. Мне никого более не нужно!.. Сын у меня есть! И у меня есть Ирас... И никого... Нужно поехать в Эфес и увидеться с Камой. Но я этого не сделаю!..