Пастернак в жизни - Анна Сергеева-Клятис Страница 83

– Что же мне вам сказать, – сказал Пастернак Жиду и Эрбару. – Написать такую статью, конечно, можно, но реальных результатов она не принесет. Ваше имя в нашей стране значит меньше, чем имена Горького и Роллана, но даже они не решались подавать советы. У нас уничтожена эксплуатация. Но мы лишь мечемся в поисках путей, никакой это не Ренессанс и не Эллада. А вообще я в таких делах не мастак. Лучше посоветуйтесь с Кольцовым.

В ответ на это Жид и Эрбар испуганно замахали руками и ответили, что Кольцов лицо официальное.

(Maximenkov L., Barnes Ch. J. Boris Pasternak in August 1936. An NKVD memorandum // Toronto Slavic Quarterly. Academic electronic Journal in Slavic Studies. Fall 2003. № 6)

* * *

С Пастернаком и Бабелем, равно как с Эренбургом, у А. Жида и других буржуазных писателей ряд лет имеются особые связи. А. Жид говорил, что только им он доверяется в информации о положении дел в СССР – «только они говорят правду, все прочие подкуплены». <…> Cвязь А. Жида с Пастернаком и Бабелем не прерывалась до приезда Жида в Москву в 1936 году. Уклоняясь от встреч с советскими писателями и отказываясь от получения информаций и справок о жизни СССР и советском строительстве, А. Жид в то же время выкраивал специальные дни для встреч с Пастернаком на даче, где разговаривал с ним многие часы с глазу на глаз, прося всех удалиться. Зная антисоветские настроения Пастернака, несомненно, что значительная часть клеветнических писаний А. Жида, особенно о культурной жизни СССР, была вдохновлена Пастернаком.

(Показания М.Е. Кольцова, данные на допросе в 1939 г. // Фрадкин В.А. Дело Кольцова. М., 2002. С. 91)

* * *

В своей критике поведения Пастернака Ставский указал на то, что в кулуарных разговорах Пастернак оправдывал А. Жида [237].

Б. Пастернак (рассказывая об этом кулуарном разговоре с критиком Тарасенковым): «…Это просто смешно. Подходит ко мне Тарасенков и спрашивает: “Не правда ли, мол, какой Жид негодяй”. А я говорю: “Что мы с вами будем говорить о Жиде. О нем есть официальное мнение «Правды». И потом, что́ это все прицепились к нему – он писал, что думал, и имел на это полное право, мы его не купили”. А Тарасенков набросился: “Ах так, а нас, значит, купили. Мы с вами купленные”. Я говорю: “Мы – другое дело, мы живем в стране, имеем перед ней обязательства”».

Всеволод Иванов: «Ставский, докладывая о съезде, в общем сделал такой гнетущий доклад, что все ушли с тяжелым чувством. Его доклад политически неправилен. Он ругал всех москвичей, а москвичи – это и есть советская литература. И хвалил каких-то неведомых провинциалов. Ставский остался один. Писатели от него отворачиваются. То, что на собрании демонстративно отсутствовали все крупные писатели, доказывает, как они относятся к Ставскому и к союзу. Это было также и ответом “Правде”. Выходка Пастернака не случайна. Она является выражением настроений большинства крупных писателей».

Пав. Антокольский: «Пастернак трижды прав. Он не хочет быть мелким лгуном. Жид увидел основное – что мы мелкие и трусливые твари. Мы должны гордиться, что имеем такого сильного товарища».

Ал. Гатов (поэт): «Пастернак сейчас возвысился до уровня вождя, он смел, неустрашим и не боится рисковать. И важно то, что это не Васильев, его в тюрьму не посадят. А в сущности, так и должны действовать настоящие поэты. Пусть его посмеют тронуть, вся Европа подымется. Все им восхищаются».

С. Буданцев: «Провозглашено внимание к человеку, а у писателя это должно выразиться в том, что он должен скрыть в человеке все человеческое. Десять лет тому назад было несравненно свободнее. Сейчас перед многими из нас стоит вопрос об уходе из жизни. Только сейчас становится особенно ясной трагедия Маяковского: он, по-видимому, видел дальше нас. Пастернак стал выразителем мнения всех честных писателей. Конечно, он будет мучеником – такова участь честных людей».

В свете характеризованных выше настроений писателей приобретает особый интерес ряд сообщений, указывающих на то, что Переделкино (подмосковный дачный поселок писателей), в котором живут Вс. Иванов, Б. Пильняк, Б. Пастернак, К. Федин, Л. Сейфуллина и др. видные писатели, становится центром особой писательской общественности, пытающимся быть независимым от Союза советских писателей.

(Спецсправка секретно-политического отдела ГУГБ НКВД СССР о настроениях среди писателей // Власть и художественная интеллигенция. Документы ЦК РКП(б) – ВКП(б) – ОГПУ – НКВД о культурной политике 1917–1953 гг. М., 1999. С. 520)

* * *

Еще осенью или в начале зимы 1936 года разыгралась история с отказом Пастернака подписать протест против книги А. Жида «Возвращение из СССР». Пастернак сослался на то, что он не читал книги, и это было чистейшей правдой, но ее не читало также и девять десятых писателей, давших свои подписи. Нравственная щепетильность Пастернака казалась позой вызова, чем она вовсе не была. Помню, как искренно негодовал литератор В. [238], подписавший протест. «Ну и что же, что не читал? – говорил он. – Я тоже не читал. Можно подумать, что все остальные читали! И чего ему, больше всех надо? Ведь “Правда” написала, что книжка – вранье…»

(Гладков А.К. Встречи с Борисом Пастернаком. С. 56–57)

* * *

К своим скупым рассказам он добавлял только то, что по понятным причинам не могло тогда попасть ни в его книги, ни в «Дневник». Он боялся рассказывать о своей огромной симпатии к Пастернаку, которая – он это подчеркивал – пробудилась у него молниеносно, чуть ли не при первой встрече. Он говорил, что Пастернак открыл ему глаза на происходящее вокруг, предостерегал его от увлечения теми «потемкинскими деревнями» или «образцовыми колхозами», которые ему показывали. Конечно, встречи с Пастернаком, а тем более длительные беседы сорганизовать было нелегко, постоянно тут же оказывались какие-то незваные собеседники. <…> Кстати, именно Пастернак – первый, были потом и другие, – отсоветовал Андре Жиду лететь обратно в Париж на самолете «Аэрофлота», потому что стало уже довольно широко известно, что его визит не дал ожидавшихся результатов и пышные банкеты его отнюдь не соблазнили.

(Бахрах А.В. По памяти, по записям: Андре Жид // Континент. 1976. № 8. С. 364)

* * *

Был André Gide. Очень приятное впечатление. Тонок, умен – и вдруг: <…> в восторге от Пастернака…

(Бунин И.А. Запись в дневнике, август 1941 г. // Бунин И.А., Бунина В.Н. Устами Буниных: дневники: в 3 т. Франкфурт-на-Майне, 1977–1982. Т. 3. С. 109)

* * *

Почему Пастернак молчит? Почему, когда он выходит, – начинает мычать нечленораздельно? Почему, когда мы обсуждаем творческий отчет Пильняка, а после этого следовало бы признать правильность мнения нашей общественности, почему Пастернак на этом заседании Президиума ничего у себя не нашел, кроме издевательства над Пильняком – что говорил я тебе, не советовал сюда ходить, а ты получил по зубам и все [239]. А сегодня как он пишет? Вот «Из летних записок» Пастернака, опубликованных, по-моему, по недосмотру редакции, в 10-й книге «Нового мира»: