Дворянские гнезда - Нина Молева Страница 83

Современник вспоминал: «Мы были свидетелями, как Виардо обрадовалась, встретив случайно в одном доме господина Варламова; она тотчас же села за фортепьяно и пропела его „Сарафан“. По словам Александры Осиповны Смирновой-Россет, Пушкин-жених просил Н. Н. Гончарову не петь ему „Красного сарафана“, иначе он с горя уйдет в святогорские монахи. Смешливый В. Соллогуб писал: „У нас барышень вдоволь. Все они по природному внушению поют варламовские романсы… Кончился стол. – Олимпиада, спой что-нибудь. – Маман, я охрипши. – Ничего, мой друг, мы люди не строгие. – Сережа кланяется, подает стул, и Олимпиада просит свою маменьку самым жалобным голосом не шить ей красного сарафана. – Шармант вуа! Браво! – говорит Сережа. – Прекрасная метода…“

И даже спустя сто лет Джон Голсуорси в своем романе «Конец главы» обратится все к тому же околдовавшему всю Европу романсу.

«– Ты обедал, Рональд?» – Ферз не ответил. Он смотрел в противоположную сторону со странной и жуткой усмешкой. – «Играйте», – шепнула Динни. Диана заиграла «Красный сарафан». Она вновь и вновь повторяла эту простую и красивую мелодию, словно гипнотизируя ею безмолвную фигуру мужа. Ферз не шелохнулся. Усмешка сбежала с его губ, глаза закрылись. У него был вид человека, который заснул так же внезапно, как загнанная лошадь валится между оглоблями перегруженной телеги. – «Закройте инструмент, – шепотом бросила Динни. – Идемте ко мне».

Кроме «Красного сарафана» в первом сборнике Варламова были романсы «Ох, болит да щемит», «Что это за сердце», «Молодая молодка в деревне жила», «Смолкни, пташка-канарейка», «Ах ты, время, времечко», «Что ты рано, травушка». Один варламовский романс следовал за другим, а все вместе они приносят – не без деятельного покровительства Марии Дмитриевны – решительный поворот в судьбе Александра Егоровича. Уже в 1834 году он получает место «композитора музыки» при оркестре московских казенных театров. Это было полным и неоспоримым признанием. Одновременно Варламов начинает издавать музыкальный журнал «Эолова арфа», где наряду с собственными произведениями печатает сочинения М. И. Глинки, А. Н. Верстовского и многих других композиторов.

Восемьдесят пять первых и лучших романсов рождаются за десять лет жизни в Соловьином доме, рядом с Марией Дмитриевной. «Белеет парус одинокий», «Горные вершины» на слова Лермонтова, «Скажи, зачем явилась ты», «Что отуманилась, зоренька ясная», «Зачем сидишь до полуночи» – каждое сочинение было событием, и почти каждое в первый раз исполнялось в гостиной Львовой-Синецкой или в ее уютном загородном доме в Марьиной деревне.

Как писал один из музыкальных критиков о пении А. Е. Варламова, «чтоб передать свою песнь на бумаге так, как она была пропета, стоило бы великих трудов и едва ли достало всех условных музыкальных знаков». С этим полностью соглашался великий Ференц Лист, приезжавший с концертами в Москву в начале 40-х годов. Варламов знакомил его с русской музыкой и – что самое удивительное – с цыганской, с московскими цыганскими хорами. В последний день своего пребывания в Москве Лист пришел в Соловьиный дом к Варламову на прощальный обед, попросил Александра Егоровича сесть в последний раз за фортепьяно да так заслушался, что пропустил свой дилижанс и остававшуюся до следующего дилижанса неделю провел безвыходно в варламовской квартире, не отпуская хозяина от инструмента.

Новая жизнь, широкая известность, но личного счастья не было. В 1840 году удается благополучно завершить дело о разводе – Варламов остается с четырьмя детьми на руках. Матери их судьба никогда не была интересна, и она не думает брать на себя заботу о них. Но эти семейные сложности не имеют отношения к Марии Дмитриевне – она все так же далека, как восхитительный лунный свет, по выражению Павла Мочалова, на который нельзя не смотреть, но к которому невозможно прикоснуться. Вместе с друзьями актриса советует композитору еще раз попробовать наладить спокойную семейную жизнь, которой его обделила судьба. Находится и невеста – скромная, влюбленная в варламовскую музыку семнадцатилетняя Мария Сатина. Может быть, слишком скромная и наверняка слишком молодая.

Спустя два года наступает самый страшный для Варламова разрыв – с безраздельно царствовавшим в московских театрах композитором А. Н. Верстовским. Сказывается профессиональная ревность, которой до того времени удавалось избегать благодаря советам и влиянию Марии Дмитриевны, но о которой не имеет представления юная Варламова, неспособная вмешиваться в дела мужа.

В течение 1842–1844 годов Верстовский лишает Варламова почетных и доходных бенефисных концертов в Большом театре. В декабре 1844 года Варламов не выдерживает и подает прошение об увольнении, которое незамедлительно удовлетворяется. Композитору назначается нищенский пенсион в 205 рублей годовых. И теперь уже с шестью детьми и женой он предпочитает уехать в Петербург. Поэтический роман, а вместе с ним и вдохновение Соловьиного дома были кончены.

Но Петербург по-прежнему неприступен, особенно для неудачника. Варламов не может найти должности даже в родной ему Певческой капелле – Министерство двора против его кандидатуры. Он вынужден скрываться от бесконечных кредиторов и в чужих гостиных на клочках бумаги писать романсы, которые тут же можно за гроши продать издателям. Жизнь унизительная и безнадежная продлится, по счастью, всего три года. А. Е. Варламов умрет от сердечного приступа в гостиной чужого дома, завещав жене с двумя малолетними детьми на руках искать помощи только у его нового петербургского друга композитора А. С. Даргомыжского.

А Мария Дмитриевна так и не выйдет замуж. Она будет еще долго блистать на московской сцене, переиграет множество ролей, всегда первых, всегда восторженно встречаемых москвичами, – несравненная Мария Стюарт, соблазнительная и ловкая Городничиха в «Ревизоре», великосветская дама в пьесах А. Н. Островского. Она расстанется с театром на пороге семидесяти лет и почти мгновенно канет в реку забвения, как и большинство актеров. Ее похороны в 1875 году не соберут и кучки поклонников. «Забытый талант» – будет озаглавлена единственная посвященная ей заметка в газете. Это был год дебюта на сцене Александринского театра в Петербурге замечательного русского актера-комика Константина Александровича Варламова, сына композитора и Марии Сатиной. Мария Дмитриевна будет интересоваться судьбой Варламова-младшего, попытается поклониться праху его отца. Напрасно! Могила композитора Александра Варламова на Смоленском кладбище Петербурга была смыта одним из наводнений Невы. «Господи, за что же! Его-то, незлобивого и светлого, за что?» – из письма актрисы Львовой-Синецкой.

Судьба Соловьиного дома тоже легкой не была. Ф. Ф. Кокошкина не стало в конце 1830-х годов. На смену былым театральным увлечениям пришли деловые расчеты новых хозяев. Дом должен был приносить доход, по мере возможности расти и отвечать новым представлениям об удобствах. В то время как старые, «кокошкинские», жильцы доживали здесь свой век, московский купец Ф. В. Фрейман предпринимает первые переделки и стирает самый характерный признак архитектуры XVIII века – заменяет своды в первых этажах обычными потолками. Для размещения здесь торговых помещений это было необходимо.

На смену Фрейману в 1875 году приходит «московский 2-й гильдии купец, рижский гражданин Александр Карл Фридрих Шмит», дед героя революции 1905 года Николая Павловича Шмита. Он полностью перестраивает дом, наращивает былой дом Шаховских двумя этажами по бульвару, а все его службы со стороны Борисоглебского переулка – вторым этажом, устраивает новые квартиры, новые лестничные клетки, а во дворе возводит корпус своей знаменитой мебельной фабрики. Поставленный поперек двора, этот корпус и в наши дни обращал на себя внимание широкими фабричными окнами.