Атаманша Степана Разина. «Русская Жанна Д'Арк» - Виктор Карпенко Страница 83

Но вот на дороге показались черные точки, в них с трудом угадывались всадники. Роман пересчитал:

– Один, два, три, четыре.

За последним всадником шла в поводу заводная лошадь.

– Знать, не удалось, – огорченно выдохнул Роман, видя, что пятая лошадь без седока.

Напряжение разом спало. Роман устало присел на корточки, прислонился спиной к дереву.

«Знать не судьба мне помститься Игнашке Бабыкину, – сокрушенно думал Роман. – На поле боя мне его не взять, а ежели так, подкараулить где-нибудь да нож в брюхо воткнуть, так душа моя поруганная и истерзанная такой мести не примет. Ну, ничего! Смерть его не минует! Не может этот навозный червь долго солнышку радоваться. Не я, так кто другой ему кровя пустит!»

Всадники приближались. Заметив Романа, они свернули с дороги и направились к лесу.

– Принимай! – весело крикнул Андрей, сбрасывая с лошади перекинутый через седло большой мешок. – Вместо гостинца тебе в благодарность за вызволение от порухи на Москве.

Всадники спешились.

– Здоровый битюг, – вытряхивая из мешка человека, воскликнул Мотя. – Отчаянно отбивался, даже укусил Савелия за руку, собака! Вставай, змеиное отродье! Неча на земле корячиться! – Мотя, подхватив человека за пояс, поставил на ноги.

Роман сразу же узнал его: это был он – мучитель, палач, находивший удовольствие в чинимых истязаниях. Он почти не изменился за этот долгий для Романа год. Такой же осанистый, сытый, красномордый. Только глаза его испуганно бегали из стороны в сторону, точно у побитого кобеля, да рот скривило на сторону.

– Развяжите его! – попросил Роман товарищей. Мотя ударил ножом по узлу, и веревки, стягивающие руки и ноги, упали на землю.

– Не признал, чай, государь, калеку? – подойдя ближе, спросил Роман Бабыкина.

Тот отвернулся.

– А ты рожу-то не вороти, вглядись получше. Твоих рук дело. Забыл, поди, как руки мне ломал, как рот рвал, как огнем жег?

Сын боярский вздрогнул.

– Забыл? Да нича, я напомню. Год тому назад гостевал ты у воеводы Щеличева в Темников-граде. Хорошо привечал тебя воевода. Так хорошо, что, когда ты потеху замыслил над тюремными сидельцами, он тебе в том благоволил, а одного из сидельцев тебе отдал без отдачи. Ты его тогда с собой взял. Помнишь? Вот молодец, коего ты огнем жег, перед тобой стоит.

Бабыкин, повернувшись, начал вглядываться в покалеченного.

– Узнал! Вижу, что узнал! Да, Игнашка, это я! Кровью своей заливаясь, поклялся я себе самой страшной клятвой, что, коли останусь жив, свижусь с тобой. Вот и свиделись!

Бабыкин, задрожав, выкрикнул:

– Повесите?

– Зачем же? – приблизился к нему Савелий. – То смерть легкая. Мы с тебя попервой шкуру сдерем, язык твой поганый вырвем, а самого в кипящей смоле сварим. То-то будет потеха!

Игнат, упав на колени, завопил:

– Помилосердствуйте! Христиане же вы…

– А, падаль! – замахнулся на трясущегося Игната Митяй.

– О Боге вспомнил! А сколь ты душ загубил потехи ради, не помнишь?

– Отмолю, все отдам на монастыри во искупление грехов.

– Кончай с ним, Роман, нам поспешать в Темников надобно, вести зело важные, – сказал Савелий.

Роман покачал головой.

– Нет, друже! – и обращаясь ко всем, произнес: – Поклянитесь, что не станете супротив моего слова, что не станете перечить в деле моем.

– Зачем тебе это? – пожимая недоуменно плечами, спросил Мотя. – Мы и без того все сделаем, что велишь. Но коли надо, изволь. Клянусь!

– Клянусь! – повторили товарищи за Мотей и перекрестились.

– Целуйте на том крест!

Товарищи повиновались.

– А теперь дайте ему саблю, – кивнул Роман на Бабыкина.

Разводя руками, Мотя дал оторопевшему Игнату свою саблю.

– Сами же садитесь на коней и поезжайте подале. Заводную лошадь оставьте здесь. Коли зарубит он меня, дадите ему уехать, не чиня преград, знать, воля на то Божья!

– Да как же ты с ним биться-то будешь? – ахнул Мотя.

– То моя забота, а вы о данной мне клятве помните!

– Да как же так? А? – сокрушался Мотя. – Зачем же ты?

– Оставьте нас!

Товарищи нехотя сели на лошадей, отъехали.

– Ну что, злыдень? Все в Божьих руках. Почнем.

Бабыкин оглянулся. «Воры отъехали далеко. Ежели они даже не сдержут клятву, то все равно я от них ускачу. А этого я мигом порешу».

Он опробовал саблю, со свистом рассекая воздух.

– Где же сабля твоя? – усмехаясь, спросил Игнат Романа. – Или ты этой вот палкой вознамерился меня убить?

– Ею, боярин!

Роман взмахнул посохом, лезвие скрытой в посохе сабли обнажилось.

Бабыкин, рассмеявшись, замахнулся от плеча и с силой опустил саблю. Бой начался.

Не утерпев, Мотя с товарищами подъехали ближе.

Игнат Бабыкин наседал все настойчивее. Он наносил удары и сверху, и сбоку, и пытался достать сзади, быстро обежав противника, но всякий раз его сабля встречалась с клинком Романа, который стоял на одном месте, поворачиваясь всякий раз круг себя и отбивая удары. Он только защищался, не нападая. Даже издали было видно, сколько усилий затрачивает он на каждый удар, сколько мук терпит он от каждого резкого движения.

Бабыкина охватило бешенство: он все чаще и чаще наносил удары, вкладывая в них всю силу, но безуспешно. Роман стоял, словно скала, хладнокровно отражая удары. Но вот он пошел в наступление: сделал шаг вперед и каким-то неуловимым движением поразил противника. Игнат вскрикнул. Плечо словно обожгло. Роман еще сделал выпад, и еще раз Бабыкин вскрикнул: лезвие, вспоров кафтан, полоснуло по ребрам. Страх все больше овладевал Игнатом, отнимая силы, холодил кровь. Вот и в третий раз достал Роман своего противника кончиком сабли. Он рассек ему скулу и щеку. Кровь заполнила рот, дышать стало трудно. Ужас овладел Игнатом. Отскочив на несколько шагов от Романа, он оглянулся: заводная лошадь стояла недалеко, шагах в двадцати.

– Что, боярин, трусишь? – прохрипел, тяжело дыша, Роман. – Помирать страшно! Так ты убей меня и живи. Ну, что же ты?

– Убью, но не сейчас! – выкрикнул Бабыкин и, отбросив саблю, метнулся к лошади.

– Стой! Стой! – закричал Роман, но Игнат был уже на коне. Еще мгновение и…

Но это мгновение было последним для Бабыкина. Роман, выхватив из-за голенища нож, метнул его в труса. Бабыкин повалился из седла, медленно сполз на землю. К нему поспешили Митяй и Андрей. Рукоять ножа торчала в левом боку, кровь струйкой выбегала изо рта, все было кончено.

Роман сел на землю, пот градом струился по шее, заливал глаза. Дышал он тяжело, с запалом.