Мемуары госпожи Ремюза - Клара Ремюза Страница 83

Император, зная об этом поведении, часто ставил его в вину Фуше и втайне не доверял человеку, так старательно щадящему различные партии.

Наконец 12 ноября наша победоносная армия вступила в Вену. В газетах были помещены очень подробные рассказы об этом событии. Эти рассказы приобретают особенный интерес ввиду того, что продиктованы самим Бонапартом, а он очень часто любил сочинять после события подробности и анекдоты, которыми желал поразить умы.

«Император, – говорилось в бюллетене, – устроился во дворце в Шенбрунне; он работает в кабинете, украшенном статуей Марии-Терезии. Увидав ее, он воскликнул: «Ах, если бы эта великая королева еще жила, она не допустила бы, чтобы ею руководили интриги такой женщины, как госпожа Коллоредо! Всегда окруженная преданными вельможами своей страны, она знала волю своего народа. Она не отдала бы своей провинции на грабеж московитов…»»

Между тем радость Бонапарта по поводу успехов была омрачена дурным известием: адмирал Нельсон разбил наш флот при Трафальгаре. Французы совершали на море чудеса, но не смогли избежать поражения, действительно ужасного.

Это событие произвело в Париже дурное впечатление, навсегда отвратило императора от каких бы то ни было морских предприятий и вызвало в нем такое предубеждение против французского флота, что с этого времени не было никакой возможности добиться от него какого-нибудь интереса или внимания к нему. Напрасно моряки и военные, отличившиеся в этот ужасный день, старались добиться какого-нибудь вознаграждения за перенесенную опасность, – им было почти запрещено когда бы то ни было вспоминать это роковое событие; и когда они позднее хотели добиться некоторых милостей, то никогда не ставили на вид свою изумительную храбрость, которую оценили только донесения англичан.

Приехав в Вену, император немедленно вызвал к себе Талейрана, поскольку предвидел, что начнутся переговоры: австрийский император только что выслал своих министров. Возможно, наш министр уже составил в голове проект сделать баварского курфюрста королем, увеличив его государство, а также проект женитьбы принца Евгения.

Ремюза получил приказание приехать в Париж. Он должен был привезти императорские украшения и бриллианты Короны и затем перевезти их в Вену. Я видела его только минуту и узнала, с новым огорчением, что он поедет дальше. По возвращении в Страсбург он застал приказание тотчас же отправиться в Вену, а императрица – приехать в Мюнхен со всем своим двором.

Ничто не может сравниться с теми почестями, которые оказывали императрице в Германии: принцы и курфюрсты теснились толпой на ее пути. Баварский курфюрст в особенности не щадил ничего, чтобы она была довольна приемом. Императрица осталась в Мюнхене, чтобы дождаться возвращения мужа.

Ремюза, приехав на место своего назначения, предавался очень печальным размышлениям о стране, по которой приходилось проезжать. Она представляла собой пепелище после сражений, свидетельницей которых была. Разрушенные деревни, дороги, покрытые трупами и следами разрушения, рисовали ему все ужасы резни. Бедствия побежденного народа увеличивали опасности путешествия в довольно суровое время года. Все соединилось, чтобы омрачить воображение человека, друга человечества, готового оплакивать разрушение, являющееся следствием жестоких наклонностей победителей. Письма мужа, переполненные этими грустными размышлениями, глубоко огорчили меня и ослабили энтузиазм, начавший снова овладевать мной благодаря успеху, который нам изображали только с блестящей стороны.

Приехав в Вену, Ремюза уже застал там императора. Переговоры длились недолго, и наша армия двинулась вперед. Талейран и Маре оставались во дворце в Шенбрунне, где жили без малейшего взаимного дружелюбия. Привычка императора к Маре доставляла последнему известное влияние, которое он сохранял, как я уже говорила, при помощи обожания, истинного или притворного, выражавшегося в каждом его поступке, в каждом его слове. Талейран иногда забавлялся этим и позволял себе насмехаться над государственным секретарем, который, конечно, затаил в себе самое крайнее раздражение. Он очень следил за собой в присутствии Талейрана и очень не любил его.

Талейран, сильно скучавший в Вене, был очень рад приезду Ремюза, и их близость увеличилась благодаря праздной жизни, которую пришлось вести обоим. Очень возможно, что Маре, писавший регулярно императору, сообщил ему об этой новой связи и она не понравилась этому уму, всегда подозрительному, готовому видеть важные мотивы в мельчайших поступках.

Талейран, не находя никого, кроме Ремюза, кто мог бы понять его, открывал моему мужу свои политические взгляды по поводу побед наших войск. Очень желая упрочить покой Европы, он боялся увлечения императора победой, а также и того, что желание военных, его окружающих, привыкших к войне, приведет к ее продолжению. «Вы увидите, – говорил он, – что в момент заключения мира мне труднее всего будет сговориться с самим императором и придется потратить много слов, чтобы победить опьянение порохом».

В этой откровенной беседе, которой с удовольствием отдавался Талейран, он говорил об императоре без иллюзий и искренне признавал громадные недостатки его характера, но, однако, верил в его призвание бесповоротно закончить революцию во Франции, установить прочное правительство и надеялся руководить им в его политике относительно Европы. «Если мне не удастся уговорить его, я сумею по крайней мере сдержать его против его желания, – говорил Талейран, – и принудить его к некоторому отдыху». Ремюза был в восторге, встретив у искусного министра, пользующегося доверием императора, такие разумные планы, и готов был все более и более уважать его и доверять ему; то же должен был чувствовать каждый француз по отношению к человеку, желавшему сдержать безграничное честолюбие властителя. Муж часто писал мне, как был доволен тем, что узнал благодаря близости с Талейраном, а я начинала интересоваться человеком, который смягчал для моего мужа тяготы разлуки и скучной жизни.

В моей одинокой и беспокойной в то время жизни письма мужа составляли единственное удовольствие и всю радость моего существования. Хотя из предосторожности он не вдавался в подробности, я видела, что он был доволен своим положением. Он рассказывал мне о том, что ему приходилось видеть, рассказывал о поездках по Вене, которая казалась ему большим и прекрасным городом, о своих посещениях известных лиц, поразивших его своей привязанностью к императору Францу. Добрые жители Вены, хотя и побежденные, громко выражали свое желание вернуться под отеческое управление своего государя и, жалея его за его неудачи, не высказывали ему ни единого упрека.

Жизнь в Вене была упорядочена, гарнизон поддерживал самую строгую дисциплину, и у жителей не было особенных поводов жаловаться на своих победителей. Французы даже имели некоторые развлечения: они посещали спектакли, и в Вене Ремюза услышал знаменитого итальянского певца Крешентини и заключил с ним договор, по которому тот становился артистом императора.