Скрытая Жизнь Древнего Рима. Рабы и гладиаторы, преступники и проститутки, плебеи и легионеры... - Роберт Напп Страница 82

Это, конечно, откровенный самосуд над преступниками. Пример такого же сопротивления бандитам находим при ознакомлении с жизнью императора Максимина: «В раннем детстве он был пастухом, был он также главарем молодежи, устраивал засады против разбойников и охранял своих от их нападений» (История Августов. Два Максимина, 2.1–2).

Другой пример из произведения Апулея тоже касается жизни в деревне, ибо в отдаленных от городов местах людям приходилось самим защищаться от разбойников. Рабы, убегая от хозяина, увели с собой Луция в образе осла; ночью, когда они ехали мимо какой-то усадьбы, на них напали злобные псы и жители деревни, принявшие их за бандитов; они оставили путников в покое, только когда те их убедили в своих мирных намерениях:

«Но обитатели какой-то усадьбы, мимо которой пришлось нам проходить, приняв нас за толпу разбойников, насмерть перепугались и, сильно опасаясь за целость своего имущества, выпустили на нас огромных бешеных псов, тщательно выдрессированных для сторожевой службы, более злых, чем волки и медведи, науськивая их обычным улюлюканьем и всевозможными криками. Собаки, злые от природы и к тому же рассвирепевшие от шума, поднятого хозяевами, нападают на нас и, окружив со всех сторон наш отряд, набрасываются и без всякого разбора принимаются яростно терзать вьючный скот и людей и многих сбивают с ног. Клянусь Геркулесом, не столько заслуживает это зрелище упоминания, сколько сострадания: собаки огромными сворами одни хватали убегающих, другие нападали на остановившихся, третьи набрасывались на свалившихся и по всему нашему отряду прошлись зубами. И вот к такой-то опасности присоединяется другая, еще худшая. Деревенские жители вдруг принялись со своих крыш и с соседнего пригорка бросать в нас камнями, так что мы уже и не знали, какой беды раньше остерегаться: вблизи собаки рвут, издали камни летят. Случилось, что один из камней неожиданно попал в голову женщине, сидевшей у меня на спине. От боли она начала плакать и звать на помощь своего мужа – того самого пастуха, что за мной присматривал.

Он стал призывать богов в свидетели, отирать кровь с лица жены и кричать еще громче ее:

– Что нападаете на несчастных людей, страдальцев-путников, с такой жестокостью? Что нас притесняете? Какой наживы надо вам, за какие проступки мстите нам? Ведь не в звериных пещерах или диких трущобах живете вы, чтобы радоваться пролитию крови.

Не успел он это сказать, как прекращается частый град каменьев и утихает по команде поднятая зловещими собаками буря. Тут один из крестьян с самой верхушки кипариса говорит:

– Мы разбойничали не из желания отнять ваши пожитки, а свои собственные от ваших рук защищали. Теперь же с миром и ничего не опасаясь можете продолжать ваш путь» (Золотой осел, 8.17).

Как видим, жители готовы были всеми силами защищать свое имущество от преступников. Этот эпизод показывает еще один момент – из-за разбойников люди старались не выходить из дома с наступлением ночи. Когда Луций собирался ночью покинуть город, ему сказали, что он с ума сошел – так как от страха перед бандитами никто не ходит по ночам (Золотой осел, 1.15). Городских жителей защищали от разбойников городские стены, а также мощные ворота и толстые двери. Правда, как показано в эпизоде с нападением на дом Милона трех грабителей, даже если человек находился внутри городских стен и за запертыми дверями, это не гарантировало спасения от злоумышленников (Золотой осел, 2.32).

Самым эффективным средством борьбы с преступностью оказывалось предательство одного из членов банды, о чем постоянно упоминают античные источники. Может, Тлеполема Апулея не стоит считать, потому что он был лазутчиком, проникшим в лагерь разбойников, – но именно благодаря ему жители деревни смогли расправиться с разбойниками (Золотой осел, 7.10–13). Булла Феликс погиб из-за предательства одного из своих людей: «Этот трибун, узнав, что разбойник состоит в связи с чужой женой, и обещав ей освобождение от наказания, убедил ее с помощью мужа оказать им содействие. Буллу схватили спящим в его логове» (Кассий Дион, 77.10.7). Упоминавшийся выше Матерний попал в руки властей из-за предательства, как и Иисус Назаретянин. В иных случаях властям редко удавалось справляться с бандитами.

Если преступник попадался, он нес заслуженное наказание. В I в. до н. э. Сервилий Исаврик ввел обычай, по которому перед казнью заключенных водили по городу: «Публий Сервилий один захватил живыми больше главарей морских разбойников, чем все его предшественники. Было ли когда-нибудь кому бы то ни было отказано в разрешении и удовольствии взглянуть на пирата, взятого им в плен? Напротив, где бы ни проходил его путь, он всем доставлял это приятное зрелище – вид связанных врагов, взятых в плен. Поэтому зрители стекались отовсюду, причем ради того, чтобы взглянуть на пленных, собиралось не только население тех городов, через которые их вели, но и жители всех соседних городов» (Цицерон. Речи против Верреса, 5.26.66).

Пираты вызывали определенный интерес у обычного населения. Так, однажды толпа горожан высыпала на берег, чтобы посмотреть, как пират Гераклион «справляет триумф»: «Его корабли бороздили воду перед форумом и набережными Сиракуз… Веррес! Стоило тебе стать претором, как в этих водах почем зря начали разгуливать пиратские суденышки» (Цицерон. Речи против Вереса, 5.38.100).

Обычно преступников приговаривали к одному из двух видов позорной казни, принятых в Римской империи: распятие на кресте или смерть на арене от клыков диких зверей. Страбон рассказывал о Селуре, предводителе разбойничьей шайки, чье логово находилось на горе Этна в Сицилии. Его схватили и бросили на арену в Риме на растерзание диким зверям. Булла Феликс освободил из тюрьмы двух своих людей, ожидавших такой же казни; и сам Феликс не избежал этой страшной участи. Видимо, Апулей одобрял такую казнь, когда «заставлял» разбойника Фразилиона погибнуть, как зверь (в данном случае медведь), а не от зверя (ирония заключается в том, что шкура медведя, под которой скрывался Фразилеон, принадлежала одному из предназначенных для растерзания преступников медведей), но погибшего от заразной болезни (Золотой осел, 4.13–24). Тела казненных преступников бросали в местах казни в назидание другим; юрист Каллистрат говорил, что тела этих людей следовало оставлять повешенными на местах совершения злодеяний в утешение пострадавшим и в назидание тем, кто задумал бы заняться разбоем.