Мазарини - Людмила Ивонина Страница 82

Другое дело – манеры и аристократизм в поведении. Несмотря на природные манеры Джулио, определенная разница некоторое время существовала. Ведь придворное общество диктует свой стиль. Но и эта разница нередко была необходимой. Мазарини своим терпением и умением лавировать часто сглаживал острые углы во время переговоров королевы с представителями Парижского парламента и принцев во время Фронды. Анна же незаметно отвлекала внимание от кардинала, когда тот допускал огрехи в поведении при дворе. После она ненавязчиво и безобидно говорила ему об этом, и Джулио все понимал и запоминал.

Их любовь оказалась долгой и прочной. Она выжила и укрепилась, несмотря на гонения, попытки разлучить их и высмеивания даже со стороны друзей. Лучшая подруга Анны госпожа де Шеврез, когда-то одобрявшая ее связь с герцогом Бекингемом, к роману с Мазарини относилась отрицательно. Вот как вспоминает об этом кардинал де Рец: «Королева вначале держалась так скрытно, что герцогиня ничего не могла у нее выведать; позднее… герцогиня стала замечать, что иногда та держится с кардиналом почти так, как когда-то с Бекингемом, но иногда герцогине бросались в глаза другие приметы, наводившие на мысль, что их связывает лишь близость духовная; одной из главных таких примет было обхождение кардинала с королевой, отнюдь не учтивое и даже грубое». «Впрочем, сколько я знаю королеву, – прибавила госпожа де Шеврез, – это может доказывать и обратное. Бекингем говорил мне когда-то, что любил в своей жизни трех королев и всем трем принужден был не раз задавать таску, вот почему я не знаю, что и думать». Все это преподносилось с большой иронией.

Анна и Джулио любили поговорить о странах, где родились, – об Испании и Италии. Если человек живет вдали от места, где он появился на свет, он время от времени его вспоминает. Обоим эти беседы очень нравились, но не нравились остальным придворным – они «задевали» патриотические чувства французов, особенно во время войны с Испанией. «Королева, рожденная испанкой и не освободившаяся от склонности, какую питала к своей стране, хотя уже около сорока лет прожила во Франции, вопреки глубокому сожалению наблюдала за тем, как он (то есть кардинал. – Л. И.) замышлял гибель ее нации. Она не осмеливалась тем не менее ничем на это возражать, потому что боялась, как бы ее не обвинили в отстаивании интересов короля, ее брата, в ущерб правам ее сына. Она горячо желала, однако, установления мира…» В этих словах одного из придворных правильно подмечено, что любовь и разговоры, с одной стороны, и политика – с другой, у первого министра если и смешивались, то в реальном направлении. Анна была королевой Франции, и интересы прежде всего Франции отстаивал Мазарини.

Об Италии Джулио вспоминал только с Анной. Он знал, насколько это для него опасно, в отличие, скажем, от герцога де Невера, проведшего ранние годы в Италии. Герцог был приставлен к утреннему и вечернему туалету короля. Во всеуслышание и при Людовике, и в окружении «золотой молодежи» двора он любил рассказывать о прелестях жизни в Италии. А когда заговаривал о Риме, ему требовалось не меньше часа, прежде чем закончить. Герцог называл Вечный город своей дорогой отчизной, и всем окружающим было заметно, что он считал абсолютно ничем все удовольствия французской столицы по сравнению с римскими. Людовика, в будущем создателя самого образцового двора в Европе, такие высказывания очень злили. Первый министр Франции был вынужден предупредить де Невера, что не при помощи таких средств однажды становятся маршалами королевства – пост, на который де Невер рьяно претендовал.

Анна Австрийская настолько доверяла Мазарини, что старалась занимать второе после него место возле короля. Она желала, чтобы Людовик больше времени проводил с кардиналом, слушал его советы и оказался способным жить и править впоследствии без нее. Джулио очень ценил такое отношение. Свою благодарность королеве он выразил и в завещании, где оставил ей оправленный в диадему прекраснейший из всех своих бриллиантов под названием «Роза Англии». Другим подарком возлюбленной министра являлись работы итальянских художников, украшавшие его кабинет.

Анна пережила Джулио Мазарини всего на четыре года. Все эти годы без него она чувствовала себя одинокой, потерянной, опустошенной и больной. Королеве-матери при сыне – единоличном правителе своего государства – уже нечего было делать. К тому же у нее развивался рак груди. Остаток своей жизни некогда красивейшая женщина Европы провела в монастыре Валь де Грае, куда перевезла все подарки своего возлюбленного. Она скончалась 20 января 1666 года.

Однако главным выражением любви к королеве была забота Мазарини о своем крестнике – Людовике XIV. Незадолго до смерти Людовик XIII назначил кардинала опекуном будущего короля. Эта обязанность выполнялась кардиналом весьма добросовестно. Конечно, немалую роль здесь играло честолюбие Джулио, но он по-настоящему любил Людовика, сумел увидеть его достоинства и недостатки и воспитать прежде всего государственного деятеля, что требовалось временем.

Не все это понимали: «Он (то есть Мазарини. – Л. И.) полагал, что, сколько бы Его Величество ни стяжал славы, он обязан ему большей ее частью. Его претензии были совершенно беспочвенны, поскольку, за исключением фортификации, какую он повелел ему преподать, если бы все зависело лишь от него, король бы вырос великим невеждой. Министр не дал ему никакого мэтра для обучения множеству вещей, необходимых великому принцу; напротив, он поступал с ним, как те обезьяны, что душат малышей, якобы осыпая их ласками, поскольку, под предлогом страха за его здоровье, он вскармливал его в такой беспечности, что если бы Его Величество имел дурные наклонности, ему было бы отчего сделаться королем, подобным последним королям… династии Меровингов; но, слава Богу, его счастливая натура оказалась сильнее того скверного воспитания, какое ему было дано… без чьей-либо помощи он сделался тем, кого мы видим в нем сегодня».

Людовик XIV был человеком среднего ума, но больших возможностей, способных развиваться в благоприятных условиях. У него всю жизнь не существовало хобби, не проявилось никаких талантов. В литературе, наряду с признанием его величия, широко распространен себялюбивый и бездушный образ этого короля. К этим недостаткам прибавлялись еще последствия пережитых им в детстве страхов Фронды.

Мазарини был тонким психологом – это позволяло ему оставаться первым министром до самой смерти, и именно это дало ему возможность понять Людовика. Кардинал оказался превосходным воспитателем. Он предпочитал, чтобы его питомец приобщался в первую очередь к делам, а не отдавался полностью схоластическому образованию. Жизнь учит лучше – таков был принцип его воспитания.

Не кардинал спровоцировал гражданскую войну: игра могла стать смертельной для него и для Франции. Но впоследствии он понял, что время смуты лучше всякого другого опыта окончательно сформировало интеллект, память и волю Людовика. Фронда превратила ребенка во взрослого короля, а Францию – в образцовое по тем временам королевство.

С самого начала первый министр настроился на то, чтобы дать своему крестнику прежде всего профессию монарха, обучить его в первую очередь государственным делам, а не различного рода наукам. Упущенное он может восполнить потом. Действительно, начав править, Людовик старался заполнить лакуны своего образования, поскольку программа его обучения избегала слишком специальных знаний. Она в первую очередь являлась практической: Мазарини учил короля общаться с подданными, правильно вести себя на заседаниях Королевского совета, ездить на войну и оценивать политическую ситуацию во Франции и Европе в целом. Это заложило в Людовике основы его будущего как монарха.