Если бы я была королевой. Дневник - Мария Башкирцева Страница 82

Если… если бы я что-нибудь получила, мне бы уже было об этом известно. Значит? <…>

Четверг, 24 мая 1883 года

Получила! Я успокоилась, я умиротворена, хоть не скажу, что счастлива. Скорее довольна.

Узнала об этом из газет. Эти господа не удосужились черкнуть мне два слова.

Ну вы подумайте! Воистину, ни за что не угадаешь, где найдешь, где потеряешь… <…>

В половине десятого отправляемся в Салон и, выходя, сталкиваемся с сияющим Божидаром: он вместе с отцом приехал меня поздравить. Берем молодого человека с собой. Вхожу в зал и вижу свою картину, которую перевесили в другое место, выше, над большим холстом, изображающим тюльпаны ослепительного цвета и подписанным каким-то девятиразрядным живописцем. Теперь я вполне допускаю, что табличка «Похвальный отзыв» относится именно к Ирме. Бегу туда – ничего.

Наконец добираюсь до проклятой пастели и обнаруживаю рядом с ней табличку.

Как вихрь бросаюсь к Жюлиану, сижу у него больше получаса, почти не в силах говорить. Вот-вот расплачусь. Жюлиан явно удивлен. Как же так? С самого открытия Салона, когда просматривали мои картины, о пастели не было и речи; кроме того, он был убежден, что меня перевесят в первый ряд…

В конце концов, одно то, что мне присудили награду, хоть и по другому разделу, могло бы защитить меня от подобного перемещения! Жюлиан, судя по всему, негодует, он пишет настойчивые и убедительные депеши Коту, Лефевру и Тони. Но мы опоздали. Я в отчаянии, говорю все, что думаю о Тони, об этом евнухе в искусстве. Равнодушный, лживый, отупевший… <…>

Почетный отзыв за пастель – это глупость, но, в конце концов, куда ни шло! Но то, что мою картину перевесили! Пишу, сидя у себя в спальне, и плачу.

Отзыв за пастель – это оскорбление, тупость, горе; но как они могли перевесить картину!

Зову в свидетели Бога и всех добрых людей: в прошлом году вторые медали присудили за работы, которым далеко до моих. И в этом году то же самое. Кто угодно подтвердит вам, что это правда. Все считают, что я возмущаюсь просто по наивности.

Не могу смириться с такой недобросовестностью, с такими интригами!

Не понимаю этой художественно-избирательной кухни.

Это подло. Когда наконец я сделаюсь такой же дрянью, как прочие, и перестану возмущаться?

<…> В конце концов, ничего не имею возразить против того, что истинный талант пробьется и без поддержки. Согласна. Но для начала необходимо, чтобы кто-нибудь помог начинающему встать на ноги. Самого Бастьен-Лепажа на первых порах поддерживал Кабанель, его учитель.

Если ученик подает надежды, учитель должен помочь ему продержаться на поверхности воды несколько мгновений. Если питомец поплывет сам – значит он художник, если нет – тем хуже. Ничего, я еще пробьюсь.

Беда только в том, что я поздно начала, причем не по своей вине.

<…>

Божидар и Дина обратились к администрации с жалобой, разумеется тщетно. А Божидар еще стащил злополучную табличку и принес мне этот кусок картона с надписью: «Похвальный отзыв». Я немедленно прицепила его к хвосту Коко, и он пришел в такой ужас, что не смел шевельнуться. <…>

Понедельник, 11 июня 1883 года

Умер отец.

Телеграмму принесли сегодня в десять утра, только что. Эти сумасшедшие [тетя и Дина] сидят внизу и говорят, что маме следует немедленно вернуться, не дожидаясь похорон. Я поднялась к себе очень взволнованная, но не плачу. И только потом, когда пришла Розали и стала показывать мне отделку платья, я сказала ей: «Оставьте, умер мой отец», – и тут у меня неудержимо хлынули слезы.

Виновата ли я перед ним? Не думаю. Я всегда старалась вести себя с ним как должно… Но в такие минуты всегда ощущаешь смутное чувство вины. Надо было мне поехать с мамой…<…>

Ему было всего пятьдесят. Он столько перестрадал! И в сущности, никому на свете не причинил зла. Всеми любимый, безукоризненно порядочный, честный, враг всяческих интриг и такой добродушный! <…>

Суббота, 16 июня 1883 года

<…> Искра поместила десяток очень милых строк обо мне. Я замечательный художник, красивая девушка и ученица Бастьен-Лепажа. Вот так-то! <…>

Понедельник, 18 июня 1883 года

Внимание! У меня маленькое торжество: сегодня утром, в одиннадцать, я назначила аудиенцию сотруднику «Нового времени» (петербургского), который прислал мне письмо с просьбой о встрече. «Новое время» – огромная газета, и этот г-н Байницкий в числе прочих корреспонденций посылает туда очерки о наших художниках в Париже, а поскольку «Вы занимаете среди них заметное место, надеюсь, Вы разрешите…» и проч. и проч.

Ах! Ах! Прежде чем спуститься, оставляю его на несколько минут с тетей, которая должна подготовить мое появление разговорами о том, как я молода и так далее, чтобы дать ему представление о том, кто мы такие. Он осматривает все холсты и делает пометки: когда я начала? где? сколько мне было лет и как это получилось? – и подробности, и выводы… Итак, я художница, о которой пишет очерк сотрудник крупной газеты. Это только начало, и такое упоминание мне очень пригодится… Лишь бы статья ему удалась; уж не знаю, точно ли он все записал, ведь я многого не расслышала, и это ужасно досадно. <…>

Говорили в основном тетя и Дина… а о чем? Жду статьи с ужасом… а ждать придется две недели.

Они упирали все больше на мою молодость. <…>

Пятница, 22 июня 1883 года

<…> Ну что ж! Вот и пришел этот день раздачи наград! Я себе иначе его представляла.

Да, на будущий год отхватить бы медаль!.. И чтобы все было так, как я мечтала! Аплодисменты, чествование…

Это было бы слишком прекрасно и вообще невозможно – ведь я такая невезучая! А когда вы получите малую медаль, пожелаете большую? Несомненно!

А потом орден? Почему бы нет? А потом? А потом пожинать плоды своих трудов, своих мучений, продолжать работу, удерживаться на той же высоте и попытаться найти счастье в любви.

Да! Поживем – увидим, к чему забегать вперед? За пять лет он не успеет ни подурнеть, ни состариться. А если я выйду замуж прямо сейчас, то позже, может быть, пожалею об этом… Но в конце концов, пора бы мне и замуж: мне двадцать четыре. А по виду мне дают и больше; я не то что старообразна, но в Ницце, когда мне было пятнадцать лет, мне давали семнадцать, и я выглядела на семнадцать.

Но если уж выходить замуж – то за человека, который по-настоящему будет меня любить; иначе я буду самой несчастной женщиной на свете. А кроме того, надо, чтобы он по меньшей мере был мне не противен!

Добиться бы известности, большой известности, славы! Тогда бы все уладилось… Нет – нельзя рассчитывать, что я повстречаю идеального мужчину, который будет меня любить, уважать, да еще вдобавок окажется прекрасной партией.