Оренбургский владыка - Валерий Поволяев Страница 82

Обстановка, сложившаяся в Семиречье, способствовала деятельности отца Ионы — очень многие не приняли новую власть, винили ее в разрухе, в голоде, вообще во всех смертных грехах, — вот Семиречье и ярилось, и полыхало, каждую ночь раздавались выстрелы и погибали люди. Оружия у народа скопилось столько, что можно оснастить целую армию, да еще на пару дивизий останется — не существовало семьи, где на чердаке либо в огороде не прятали бы пару-тройку винтовок или пулемет, патронов же понавезли такую уйму, что впору открывать оптовую торговлю боеприпасами.

Но главное — в крае было очень голодно. Расчет на то, что хлеб доставят из других районов, в частности, из Поволжья либо с юга Сибири, не оправдался — там хлеба тоже не было. Поэтому местная власть сделала ставку на тотальные поборы, которые скромно именовались «плановой продразверсткой». Таким способом руководители семиреченских волостей намеревались выгрести из хлебных потайных ям не менее пяти миллионов пудов зерна. Но из затеи этой ничего не вышло.

Тогда решили поступить по-другому. По инициативе низов, — закоперщиками [64]в этом деле выступали самые «беспортошные» — бедняки создали союзы мусульман, батраков, инвалидов, сирот, увечных воинов и тому подобное. Союзов этих оказалось так много — по несколько штук в каждом кишлаке, что они начали драться друг с другом. Были образованы также молодежные и женские организации, детские дома, избы-читальни и так далее. Комбеды с ревкомами, всем уже здорово намозолившие глаза, отошли на задний план. Затея удалась — в волостные центры потек хлеб, подвод для вывоза хлеба насчитывали теперь почти в два раза больше.

Дело пошло. Хитрая тактика распечатала Восток. И хотя еще не было ни денег, ни сил, ни материалов, семиреченские большевики уже собирались ремонтировать старое хозяйство и строить новое.

Все эти планы очень злили отца Иону, — с каждой новостью, принесенной из Советии, он спешил к атаману, и тот после таких встреч также начинал скрипеть зубами.

— Ну, погодите, — угрожающе бормотал атаман, — доберусь я до вас, шкуры со всех поспускаю.

Однажды вечером отец Иона пришел к атаману мрачный как туча.

— Что случилось? — прищурил глаз атаман.

— Чекисты в горах нашли наш тайник. Взяли одиннадцать винтовок, ящик с пироксилиновыми шашками, несколько пищевых котлов и плотницкий инструмент.

— А котлы зачем? — спросил Дутов.

— Ну как же, как же, Александр Ильич! Террористические группы должны питаться, иметь при себе и продукты, и шанцевый инструмент.

— Закладывайте еще тайники, отец Иона.

— Занимаюсь этим, каждодневно занимаюсь, Александр Ильич. Усердно, в поте лица.

Обнаружив в горах тайники, чекисты тряхнули семиреченскую знать. Всех, кто имел офицерские звания или хотя бы одним боком был причастен к белой армии, арестовали. Особенно подозрительно отнеслись к полковнику Бойко и его окружению. В результате пятьдесят восемь человек были расстреляны.

В Москву полетело несколько шифрованных телеграмм, смысл которых сводился к одному: все нити заговоров, сплетенных на советской территории, ведут в Китай, в крепость Суйдун. Судя по всему, в Москве состоялось очень бурное заседание, на котором решили провести ряд террористических актов против белых генералов, не смирившихся с потерей России и продолжающих засылать агентов в бывшие свои вотчины.

Неспокойно было на западной границе, каждую ночь полыхала граница дальневосточная, а теперь вон — огонь начал разгораться и в Средней Азии.

Существовали в ту пору среди подразделений Туркестанского фронта так называние регистрационные пункты. Под этими безобидными названиями скрывались мощные разведывательные отделы, в них работали люди, ни в чем не уступавшие хитрому отцу Ионе. «Всех белых недобитков — к ногтю! — такое дружное решение приняли начальники нескольких регистрационных пунктов на своем совещании в городе Верном — Алма-Ате.

Задача по ликвидации Дутова была поставлена Москвой перед Реввоенсоветом Туркестанского фронта. Председатель РВС получил из столицы, лично от Троцкого, соответствующую шифровку и, не мешкая ни минуты, вызвал к себе начальника Регистрационного отдела фронта. Тот взял секретную телеграмму и, начертав на ней размашисто «К немедленному исполнению», переправил шифровку в город Верный. Ну, а командир Верненского отделения Пятницкий, в свою очередь, спустил шифровку еще ниже — начальнику регистропункта в Джаркенте Давыдову.

Давыдов повертел в руках распечатку телеграммы, поскреб сильными корявыми пальцами темя. В конце концов произнес невнятно, на хохлацкий лад:

— Это дило трэба разжуваты!

Любое «разжуваты» в ту пору совершалось лишь с помощью маузеров, других способов не существовало.

Характер Давыдов имел упрямый, ко всякому поручению относился очень серьезно, шуток почти не признавал — мог тут же схватиться за ствол и наказать шутника. Он заслал своих «аскеров» в Китай и уже двадцать шестого сентября двадцатого года сообщил Пятницкому, что в ущелье Теректы «пасутся 500 лошадей казаков отряда Дутова». Сведения были самые верные, самые свежие, из-за них Давыдов потерял двух человек. Своему начальнику он написал: «Разрешите организовать перегон лошадей на советскую сторону, не прибегая к вооруженной силе и компенсируя услуги лошадьми. Также прошу разрешения организовать похищение Дутова живым, в крайнем случае — его ликвидацию. Ответ — срочно!»

Пятницкий, человек куда более осторожный, чем Давыдов, брать на себя ответственность не стал, послал срочную шифровку в Центр: «Что делать?». Ответ не заставил себя ждать: «Ликвидировать атамана Дутова любой ценой!»

Крепость Суйдун Дутов почти не покидал, те редкие случаи, когда он выезжал за ворота, людям Давыдова засечь не удалось. Один атаман никогда не оставался — даже ночью у его дверей дежурили два казака. По крепости он передвигался в сопровождении целого отряда китайцев. Нападать на него казалось бесполезным. Надо было что-то придумать. Но что?

Давыдов долго ломал голову и придумал…

Новый жеребец, доставшийся Касымхану Чанышеву вместо охромевшего Ветра, был горячим и глупым, это начальник уездной милиции почувствовал, едва на Арасана накинули седло. Арасан захрипел, ударил задними копытами по воздуху, начал плеваться пеной, двое милиционеров едва удерживали его…

Покачав головой, Чанышев с силой сжал пальцами жеребцу храп, обнажил крепкие желтоватые зубы и сунул прямо в челюсти кусок хлеба. Кусок сплющился о зубы, в следующее мгновение Арасан раздвинул их, и хлеб, не задержавшись у него на языке, проскочил в бездонную утробу. Чанышев достал из кармана сахар, также сунул Арасану. Тот чуть не укусил хозяина за руку, но Касымхан оказался более ловким, и жеребец лишь впустую щелкнул зубами. Чанышев покачал головой:

— Ну и зверь! И кто только дал тебе такое ласковое имя? [65]