Гамсун. Мечтатель и завоеватель - Ингар Слеттен Коллоен Страница 81

Дети росли, и с каждым месяцем им требовалось все больше пространства. Мальчикам скоро исполнится столько лет, сколько было ему самому, когда его отправили к дяде.

В разгар лета 1922 года он отправился в Арендал, где пытался совместить лечение зубов с написанием книги. Он страдал от постоянного ощущения тревоги, порой он проводил целый день за закрытой дверью, испытывая страх перед всем и перед всеми. Он признался Марии, что, пожалуй, ему нужна нянька или сиделка. Он жаловался, что ощущает себя идиотом, и говорил о плохой перспективе для Марии, которая моложе его на целую женскую жизнь. «Я, конечно, могу сдаться, но мне кажется, что и ты хочешь, чтобы я закончил новую книгу, а это займет время, и одному Богу известно, сколько именно времени это займет» ^[294].

Работа над рукописью постоянно заставляла его бежать из дома. В очередном гостиничном номере, исполненный тревожных ожиданий, он таким образом охарактеризовал сложившуюся ситуацию: «Вот теперь-то мы увидим, на что я гожусь: жизнь, или смерть, или же медленное разложение». Через пять дней он уже с восторгом сообщал Марии: «Господь Всемогущий знает, что я еще не совсем идиот, Мария» ^[295].

Даже десятилетний Туре получил от отца предостережение о том, какая трудная и неспокойная жизнь у писателя: «Поверь, Туре, вот теперь, в шестьдесят три, мне совсем не легко написать новую книгу, многие в этом возрасте уже умирают» ^[296].

Этим он хотел утешить сына, который мог остаться сиротой, и самого себя, хотя, конечно, если повезет, он доживет и до девяноста. Он заверил Туре, что постоянно думает о нем, его брате и сестрах, но такой уж у него характер, он скучает по ним и беспокоится о них вдали, но не может быть вместе с ними постоянно.

Искусство сохранять равновесие в семье

В пятницу вечером, в начале февраля 1923 года, он начал письмо к Марии в необычайно оптимистичном тоне: все идет хорошо, каждый день работа понемногу продвигается, экзема на носу стала намного лучше, после того как он прекратил ее смазывать. Кроме того, он шутливо высказался по поводу зубных протезов, сделанных по его заказу в Арендале: он думал, что, может быть, не стоит ими пользоваться, так как ему кажется, что его собственные зубы могут снова вырасти.

Но даже и хорошее настроение давало ему повод для беспокойства: «Много раз мне казалось, что нам предстоит пережить какую-то катастрофу, нам сейчас уж чересчур хорошо», — предрекал он ^[297].

Учитывая, что Мария не претендовала на интимные отношения с ним и не докучала ему сообщениями о домашних заботах и неурядицах, у него крепла надежда на то, что он сумеет написать еще одну книгу. Он признавался Марии, что после получения Нобелевской премии очень в этом сомневался.

А Мария и не думала сомневаться.

Она досконально знала все фазы его психологических состояний, связанных с творчеством, знала, что стоит за его требованием, чтобы она и дети никоим образом не беспокоили его. В такие периоды ничто не должно раздражать его, беспокоить, утомлять, пугать или, напротив, вызывать бурную радость. Перед ней стояла невыполнимая задача. К тому же он хотел, чтобы она регулярно посещала его в номере отеля, который он снимал в одном из близлежащих городов. Ведь для того, чтобы операция в области брюшной полости была эффективной, его организму необходимо было вырабатывать половые гормоны.

Весной 1923 года он сделал попытку заниматься творчеством дома, в Нёрхольме. Чтобы подчеркнуть серьезность предстоящей творческой работы, Гамсун предупредил Марию, что обращаться с ним надо будет так же осторожно, как с тухлым яйцом. Подобное предупреждение, конечно же, было совершенно излишним.

Почти сразу после возвращения домой его нервная система пережила страшный стресс и потребовала от семьи кровавой жертвы. Утро всегда было самым опасным временем. Отнюдь не всегда удавалось ему спокойно проследовать в свою творческую избушку после завтрака, который он вкушал в величественном одиночестве. Для этого Мария каждое утро специально выходила из дома, чтобы тщательно обследовать тот путь, по которому должен был проследовать ее прославленный супруг, и удалить все то, что каким-то образом могло помешать ему. Опасный участок, неконтролируемая реальность, который ему предстояло преодолеть, прежде чем он засядет за письменный стол и станет богом в той создаваемой реальности, которую он мог полностью контролировать.

Однажды произошло следующее: не успела входная дверь захлопнуться за Гамсуном, как Мария была вынуждена броситься к окну из-за внезапно донесшегося до нее шума со двора. И тут она увидела, что явилось причиной громких воплей супруга и испуганного кудахтанья. Молодая белая курочка итальянской породы отчаянно убегала, пытаясь спасти свою жизнь, от человека, ее мужа, который гонялся за ней с палкой. Он предугадал, что она вернется на то же место, откуда убегала, заманил ее в открытую калитку изгороди, затаился, а потом прикончил одним точным ударом ^[298].

Поработав таким образом в своей творческой избушке пару месяцев, Гамсун осенью 1923 года сбежал в очередной отель. Однако начало пребывания в этом отеле не предвещало ничего хорошего. Он никак не мог дождаться утра, чтобы написать письмо Марии и пожаловаться на то, как ужасно он провел ночь.

В два часа ночи он проснулся со страшным сердцебиением из-за того кошмара, который привиделся ему во сне. А приснилось ему, что к ним в дом пришел молодой цыган и похитил одно из колец Марии. Потом пришелец разбил дорогую хрустальную вазу. А Мария, несмотря ни на что, была с ним приветлива, даже посадила его с ними за стол, Мария и цыган были совершенно поглощены друг другом. Он был поражен происходящим, решил уйти, пошел в хлев и увидел, что коровы разбежались. Он вернулся и сообщил им об этом. Ни Мария, ни цыган не обратили внимание на его слова. Он вышел из дома, зашел в курятник и увидел, что там нет кур, все они также разбежались. Войдя в дом, он увидел, что Мария и цыган сближаются все больше и больше. Потом все трое оказались на дворе усадьбы. Он решил вернуться в дом. Из окна он увидел, как цыган обнял Марию и как они оба убегают со двора усадьбы. «Ты ничего не говорила, ты не кричала, ты позволяла ему увлекать тебя. И я тоже ничего не предпринимал, просто стоял и смотрел. Но я думал о том, что неизбежно произойдет, когда ты вернешься» ^[299].

В письме он также рассказывал, что один из его новых зубов развалился на кусочки, когда он стискивал зубы перед тем, как заснуть. По поводу всего этого у хозяйки Нёрхольма были свои соображения. Честно говоря, она, мать четырех детей, даже в самой глубине души не была польщена его ревностью, его тайными опасениями, что для нее могут оказаться привлекательными молодые игривые мужчины, хотя бы даже и во снах супруга. Собственно, это у нее были основания для ревности, ведь это он месяцами жил по отелям и пансионам. Любой женщине казалось лестным пофлиртовать с самим Кнутом Гамсуном!